На Молдаванке музыка играет: Новые очерки о блатных и уличных песнях

Так почему же Лермонтов не поправил Белинского? Ведь статья критика была опубликована при жизни поэта. А никакой загадки. Поэму Лермонтов создал в 1837 году на Кавказе, в Пятигорске, куда был сослан за «возмутительное» стихотворение «На смерть Поэта», посвящённое гибели Пушкина. В истории боя опричника и купца аллюзии на дуэль Пушкина и Дантеса тоже более чем очевидны. Финал, правда, несколько иной, нежели в пушкинской дуэли, но вряд ли кто-то этим обманулся. Потому цензура и не разрешала печатать «Песню…»: её опубликовали только 22 марта 1838 года в «Литературных прибавлениях» к журналу «Русский инвалид», и то с условием, что вместо фамилии опального поэта поэма будет подписана буквами «-въ». Так что Лермонтову было не до полемики с Белинским.

«Аржак» — комикс по мотивам Лермонтова

Но не слишком ли далеко мы отклонились от темы очерка — хулиганской баллады о Кольке Аржаке? Новый взгляд на «Песню про купца Калашникова» любопытен — однако какое отношение он имеет к уличной балладе 20-х годов? Да самое прямое. И я попытаюсь это доказать.

Не случайно мы начали с исторического сказания о Кострюке и «братцах-калашничках». Разве сочинители этого повествования не понимали, что подвиги победителей выглядят не очень достойно? Понимали. Но даже в первых вариантах песни, написанных «по горячим следам» (наверняка поводом послужил реальный случай), бояны поддерживают своих героев, равно как авторы былины о Ваське Буслаеве любуются его чудовищными пьяными непотребствами. И каковы же аргументы защиты? А очень простые: наши русские ребята «уделали бусурмана»!

То есть главное — достичь цели и унизить супостата. А как — не столь принципиально. В сборнике Кирши Данилова мораль сформулирована ещё более отчётливо. Правда, в этом варианте (начало XIX века) оба брата побеждают «борца черкасского» чисто и честно. Однако версия поздняя, петровских времён: братья «одеты в платье саксонское», да ещё и гладко выбриты. Зато резюме откровенно до предела. Когда Марья Темрюковна возмущается мародёрством одного из победителей — «детина деревенской — почто он платья снимает?», царь Иван Васильевич ответствует «с чувством, с толком, с расстановкой»:

А не то у меня честь во Москве,
Что татары-де борются, —
То-то честь в Москве,
Что русак тешится!
Хотя бы ему голову сломил,
Да любил бы я, пожаловал
Двух братцов родимых,
Двух удалых Борисовичев!

Вот типичная психология гопника-хулигана. Главное — что «русак тешится»! Не столь важно — русак, татарин или чеченец. Психология хулигана наднациональна. Куда важнее маркировка «свой — чужой» по любому принципу. Определил чужака — и делай с ним, что хочешь, тешься, как пожелаешь. Он виноват уж тем, что не свой. А если к тому же ещё и выпендривается — сам Бог велел его порвать. Как нынче говорят — «по-любому». Не задумываясь о каких-то там правилах честного поединка. Если чужак объективно сильнее, можно наплевать на любые правила. Даже нужно.

И песня о Кострюке-Мастрюке, и песня о купце Калашникове — обе они отразили принципы русского хулиганского понятия о «честном поединке»: неважно, что нечестно, важно победить! Но разве не то же самое делают и васинские парни с Аржаком? Разве не так же рассуждали русские кулачные бойцы, вооружаясь ножами, кистенями, свинчаткой? Хрен с ним, что подло — ведь не ради себя, ради «обчества», чтобы наши деревенские стеношники круче всех оказались!

В песне о Кострюке мысль эта грубовата. В «Песне о купце Калашникове» выражена с психологическими нюансами. Но смысл — тот же. С этой точки зрения «Аржака» можно рассматривать как хулиганскую адаптацию лермонтовской поэмы. Аржак (Кирибеевич) гуляет с петровскими (ольховскими, васинскими и проч.) девчатами (купеческая жена Алёна Дмитриевна). Парни этого района (Калашников) возмущены и хотят расправиться с наглецом. Аржак призывает их биться честно. Но хулиганы знают, что в таком бою Аржак мастер — может и «оборотку дать». И они пускают в ход ножи, убивая врага.

«Окоротить чужого» — вот что объединяет все три произведения: песню про Кострюка, песню про купца Калашникова, песню про Кольку Аржака. Возможно, не случайно привычный русскому слуху Чеснок превратился в странного Аржака, звучащего явно «не по-нашему». Не зря и у Лермонтова опричник выступает под «бусурманским» именем Кирибеевич — пусть он даже крещён и находится на царёвой воинской службе. (Любопытно, что Лермонтов «моделирует» псевдотюркское отчество: на самом деле имени Кирибей попросту не существовало.) Как не вспомнить Дантеса:

Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы…

Смеялся? Презирал? Получи, фашист, гранату!