«На Москву». Из истории белой борьбы

Из обрисованного выше взгляда на русскую эмиграцию – и в частности – на Русскую армию, вытекала и политика Главного Командования. Материальная помощь людям входила в общий план, как одна из насущнейших задач; но эта помощь никогда не являлась самоцелью: главной задачей являлось по-прежнему образование ядра, проникнутого сознанием российской государственности и готового при благоприятных обстоятельствах представить из себя действительную противобольшевистскую силу.

Вот почему было совершенно необходимо сохранить армию от партийной зависимости, откуда бы она ни грозила.

Совершенно понятно, что надлежало принять меры к тому, чтобы материальные ресурсы армии оставались в руках Главного Командования и чтобы они, в свою очередь, не зависели от тех или иных партийных группировок.

Задача эта чрезвычайно осложнилась – и с самого начала пришлось вступить в борьбу с левым крылом нашей общественности.

Трудно определить границы этого левого крыла. На самом крайнем фланге стояли социалисты-революционеры и вскоре вступивший с ними в соглашение П. Н. Милюков. Но за пределами этой группы стояли те, кто в отсутствии «демократичности» политики генерала Врангеля видели причину крымской неудачи и кто теперь, воспользовавшись безвыходным положением, считали момент удобным для возвращения этой политики в русло «демократичности».

Момент представлялся чрезвычайно благоприятным. Недавний диктатор не имел больше фактической власти; но за плечами этого диктатора оставалась стотысячная армия, которую он не бросил, которую он должен был содержать, и ответственность за которую он не сложил. Обстоятельства говорили за то, что он будет вынужден просить помощи – и притом на каких угодно условиях.

Надо заметить, что Европа того времени была совершенно не похожа на настоящую. Версальский мир еще не принес народам тех разочарований, которые вслед за тем последовали. Авторитет Вильсона и его утопические мечты о содружестве народов казались непоколебленными. Муссолини еще не было, и самая возможность фашизма казалась фантазией. Не меньшей фантазией казалось бы предположение об избрании Гинденбурга на пост председателя Германской Республики. После блестящих побед «демократии», после груды корон свергнутых королей, – принципы демократии казались последним словом человеческого достижения, и весь дальнейший путь человеческой истории мыслился, как беспрепятственное развитие и углубление этих принципов.

Одним словом, демократизм был в моде. Друг армии, Бурцев, в письме от 10 января 1921 г. на имя генерала Врангеля, советовал ему создать «общественную базу» и между прочим писал: «убедите всех Юреневых[2], что сейчас никто из них не имеет права отказываться от власти. Власть теперь – крест, и этот крест должны нести все. Еще недавно мы могли обратиться с предложением власти к Чайковскому[3] и его товарищам. Теперь это трудно. Но если дело будет начато хорошо, то впоследствии Юреневы найдут для себя доступ и к Чайковским. В конце концов – Юреневы и Чайковские – вот кто могут представлять власть».

Это был массовый гипноз. И если после громадной катастрофы предстояла необходимость как-то воздействовать на европейские правительства, то, казалось, это могли сделать только те, кто имел на себе этот штамп «демократичности».

Отсюда ясно, что в двух главных направлениях – приобретения политического значения и овладения денежными средствами – «демократические» организации развили особую энергию.

Одной из первых попыток в этом направлении явилось образование «Российского Земско-Городского Комитета Помощи Беженцам» («Земгор») под председательством кн. Г. Е. Львова[4].

Природа этого учреждения ни в какой мере не соответствовала демократическому духу. Состав был отчасти случайный, отчасти подобранный по партийному признаку; но самое главное – что состав его не мог быть ни изменен, ни пополнен путем свободных выборов, так как § 5 «Положения» гласил: «Состав этот может быть расширен включением новых лиц – в числе не больше ¹/₅ первоначального состава Комитета и при согласии на то, в отношении каждого лица, трех четвертей общего числа членов Комитета».

Таким образом, олигархия Земгора была забронирована от какого-либо изменения своего кадетско-эсэровского партийного состава и по своей организации являла собою действительно вопиющий пример нарушения демократических принципов. Но значительная часть его состояла из городских и земских гласных, выбранных при Временном Правительстве по «четыреххвостке», а потому демократическое происхождение его никем не оспаривалось. Наконец, § I «Положения» говорил об «исключительно гуманитарных задачах, вне каких бы то ни было политических различий», а в § 2 провозглашалось, что Комитет «является единственной полномочной организацией по помощи русским беженцам, интернированным и военнопленным».