«На Москву». Из истории белой борьбы

Для нее страшна только мысль перестать быть Русской армией, и потому она не способна только на одно: изменить своей сущности и отказаться от своего предначертания…

Глава XI. После долгих лет

Пять лет упорной работы, труда, преодоления чрезвычайных препятствий – завершились созданием единой зарубежной Русской армии.

Первый год был употреблен на создание крепкого и прочного ядра: без этого не могло бы быть и речи о сохранении армии.

Когда укрепилось это ядро, разделилась армия на две больших группы – в Болгарии и в Сербии, и каждая из них выдержала свое испытание.

К этим центрам потянулись отдельные воинские союзы, укреплялись, соединялись и по своим странам зарождали свои особые центры.

Основная часть Русской армии к этому времени выделяла новые и новые группы, которые разлетались по миру, вступали в связь с воинскими союзами и усиливали общую организацию в каждой стране.

Все такие центры объединены теперь одним Русским Обще-Воинским Союзом. Всеми руководит одна идея, все проникнуто одной организацией, но положение его в каждой стране совершенно автономно, форма его существования приспособлена к местным условиям, – и единству целого не грозит опасности.

Как в большом океанском корабле, его единый корпус перегорожен водонепроницаемыми перегородками, и снаряд, разбивший где-нибудь броневую сталь, не топит всего судна, так и теперь, если где-нибудь существование Союза стало бы невозможным, то уже нельзя потопить Русской армии.

Но на пути к достижению этой цели стояли преграды, которые, казалось, нельзя одолеть, и соблазны, которыми, казалось, нельзя не обольститься.

Преграды были в явном противодействии европейских государств, в недостатке необходимых средств, во враждебности и непонимании.

Соблазны были в попытках вовлечения армии в политическую борьбу, как внутри самой эмиграции, так и в тех международных конфликтах, которые то тут, то там вспыхивали по лицу послевоенной Европы.

Твердой волей преодолелись преграды. И не будь их, попади ядро Русской армии в тихую зыбь снисходительного благожелательства и добродушия, – кто знает, сохранилась бы ее героическая напряженность, ее жертвенная готовность, ее верность своим принципам и своим вождям? Под ударами судьбы закалялась ее воля; под тяжелым давлением извне создавалось то ощущение «локтя», которое так важно на поле битвы, ощущение, которое соединяло теперь простого солдата, рядового офицера, командира корпуса и Главнокомандующего.

Гонения в Галлиполи, на Лемносе, в Болгарии дали Русской армии еще новое приобретение: дали способность той эластичности, которой так чужда нормальная военная организация. «С нас могут снять внешние знаки принадлежности к Русской армии: скроем их в нашем сердце, – сказал генерал-лейтенант Миллер, приехавший в Болгарию вскоре после высылки генерала Кутепова, – из сердца нашего никто не может их вырвать». Закаленная в борьбе, армия могла теперь принимать те формы, которые не раздражали врагов и не «противоречили международному праву». Но для того, чтобы достичь этого и не потерять своего лица, надо было провести армию через полосу активной борьбы – и постепенно, шаг за шагом, переводить ее к новым формам.

Соблазн «зазываний» с разных сторон тоже был отбит: а соблазн этот был велик и опасен. Армия томилась в бездействии; «зазывающие» – они ведь сулили сделать ее активной.

Сулили ей действие те, которые соблазняли ее задорными словами «Свобода», «Равенство» и «Братство». За этими словами утверждения прав человека и гражданина слышался призыв освободиться от тяжелых уз подчинения – и рисовались возможности для новой борьбы, вместо прежней, как говорили они, – проигранной.

Сулили ей действие те, которые соблазняли ее дорогими словами «Вера», «Царь» и «Отечество». За красивыми буквами славянской вязи, которыми писались эти слова, как за узорчатой решеткой, виделись битвы во имя нового яркого лозунга, который принесет победы, тогда как старый, – говорили они, – давал только поражения.

Сулили ей действие те, кто пробовал положить русских офицеров на чашку весов в своем споре: турецкие «кемалисты» против греков, греки против кемалистов, болгарские «блокисты» против земледельцев, прирейнские немцы – против оккупирующих Рур французов, французы – против отстаивающих свою родную землю немцев. В смуте и междоусобии хотели уловить отдельных людей, нанять, как новых «ландскнехтов», для которых есть только нанявший их господин.

Армия прошла мимо этих соблазнов, не связывая себя ни с лицами, ни с партиями, ни с государствами. «Мы не наемники, а русские воины», – говорилось туркам и грекам. «Армия не вмешивается во внутренние дела», – давался приказ по Балканам. «Не должно быть „немецкой“ или „французской“ политики», – шло распоряжение тем, кто жил по обоим берегам Рейна. «Армия служит России, а не партии», – раздавался голос по всем странам, где живут русские люди.