Читаем «На Москву». Из истории белой борьбы полностью

«На Москву». Из истории белой борьбы

И пройдя через все эти соблазны, свободная от соглашений, готовая идти со всеми, с кем ей по пути, строгой и незапятнанной, армия пришла к своему старому Верховному Вождю с тем же простым знаменем, на котором было написано одно слово «Отечество» и с тем же благородным сердцем, в котором пылало одно слово «Россия».

* * *

Оценена ли эта активная борьба внешним миром?

Пусть политики, делающие европейскую погоду на всемирных конференциях, не замечают ее. Но иногда и они не могут пройти мимо, сохраняя молчание. В дни, когда уезжал генерал Врангель из Константинополя, те верховные комиссары, главнокомандующие оккупационными корпусами, представители великих и малых держав, которые так недавно готовы были распылить Русскую армию и хотели видеть в лице ее вождя только «частного человека», чествовали его теперь, как Главнокомандующего армией, официальными прощальными банкетами и раутами. Это была не только дань уважения к лицу; это была дань уважения к той идее, которая возвысила это лицо. На прощальном банкете в российском посольстве наш посол А. А. Нератов сказал в своей приветственной речи: «Целые века мы с достоинством держали здесь русский флаг, опираясь на могучую силу, зная, что за нами стоит великое государство. Вы научили нас тому, что с таким же достоинством можно держать русский флаг и в обстановке бесправия и изгнания».

Оценена ли эта борьба русскими людьми за границей?

Левые группы продолжают то умышленно не замечать ее, то искажать, то с упорством повторять о «крахе белой идеологии». Но громадная часть эмиграции, правой по существу, поняла и эту борьбу, и ее значение. Борьба некоторых правых лидеров против беспартийного пути Русской армии не могла заслонить собою того чувства, которое питает широкая эмиграция к Русской армии. Русское беженство знает, что это – самое могучее организованное ядро русской эмиграции, что оно придает всей эмиграции особый смысл, особое государственное значение.

Русская эмиграция знает, что только благодаря этой борьбе спасена честь Российской Императорской армии, которая не кончилась ни позорным разгромом при Калуше, ни переговорами в Брест-Литовске, ни судорогами отчаяния при Новороссийске. Спасена честь, сохранена идея, пронесена традиция. В годы лихолетия сберегаются русские знамена в православной церкви, а не в большевистском музее; они пахнут ладаном, а не нафталином. И потому они всегда готовы, чтобы развернуться вновь и обвеяться пороховым дымом.

* * *

Пятилетний период борьбы кончился. Все, что было обещано армии в Крыму – выполнено. Ей не обещали тогда победы: ей обещали тогда сохранить ее честь.

Теперь, через пять лет, то же национальное знамя, для которого нет ни правых, ни левых, но есть русские и их друзья и их враги, – передано сейчас в другие испытанные руки.

Упорным трудом спасены тысячи жизней, дана работа, – пусть тяжелая и безотрадная, – но создана материальная независимость и полностью сохранены связь и организация.

В эти пять лет армия не только осталась жива: в эти пять лет армия стала неистребима.

Жива и неистребима Русская армия, – и незапятнанна и ярка ее честь.

Стыдно ли нам за эти пять лет? Раскаиваемся ли мы в том, что пошли прямым, русским путем, что не втянулись в партийную грызню и не захлебнулись в политических спорах? Проклинаем ли мы широкий лагерь Галлиполи, где за синим проливом тянулись фиолетовые горы, а в широкой долине располагался полотняный русский городок? Проклинаем ли мы каменистый и безотрадный Лемнос, окруженный водою, куда только горячий ветер долетал от далекой земли? Хотим ли мы уничтожить память обманувших нас вождей и сжечь, в угоду нашим республиканцам, бережно спрятанные наши погоны?

Праздные вопросы.

Пусть обсуждают их те, кто свое призвание видит в том, чтобы засыпать «ров» между эмигрантской и советской Россией. Да, наша любовь к «вождям», наше странное пристрастие к пустым «побрякушкам», наше упорство в нежелании признать себя «побежденными» – мешают нам принять участие в этой работе.

Но для нас этот «ров» не страшен: нам не нужно ни засыпать его, ни прокладывать через него мостки. Нам дорого было бы европейское признание; нам дорога поддержка русских людей в изгнании; но еще дороже для нас то, что через этот ров, с той стороны, мы слышим биение русского сердца. Мы знаем, как и они, что нет той цены, которая была бы велика для освобождения России от ее поработителей.

И этот ров не помешает нам в тот час, когда наступит время, с той же независимостью и свободой, с которой мы жили эти пять лет, с попутчиками, если они найдутся (все равно из наших бывших друзей или бывших врагов), – взять штурмом все укрепления за этим проклятым рвом и за освобождение родины, если нужно, заплатить самой нашей жизнью.