«На Москву». Из истории белой борьбы

Такие требования министерства Бриана не могли быть объяснены только вопросом денежного расчета. Количество людей, находившихся на французском пайке, значительно уже сократилось; более двадцати тысяч было уже вывезено в Сербию. Велись переговоры о переезде и остальных в славянские земли. Наконец, для покрытия своих расходов правительство республики взяло себе значительные ценности, заключавшиеся в торговых судах и в другом имуществе, свыше чем на сто миллионов франков. Перед русскими в самой категорической форме ставилось требование по телеграфу погибать от голода, возвращаться к большевикам или ехать в Бразилию. Такое отношение французских властей вызвало глубокое возмущение.

«Если французское правительство настаивает на уничтожении Русской армии в таком порядке, – заявил генерал Врангель Верховному комиссару, – то единственный выход перевести всю армию с оружием в руках на побережье Черного моря, чтобы она могла бы, по крайней мере, погибнуть с честью».

В генерале Врангеле французские власти видели главное препятствие для осуществления своих планов, и они начали ряд мер, чтобы изолировать его от армии, запрещали рассылку приказов Главнокомандующего к войскам, мешали его поездкам в военные лагеря, не выпускали генерала Врангеля и начальника штаба генерала Шатилова из Константинополя, наконец, предложили ему поехать в Париж, по приглашению французского правительства. На это последнее предложение генерал Врангель ответил, что он готов ехать в Париж, но при условии, чтобы отправка людей из военных лагерей в Советскую Россию и в Бразилию была приостановлена до его возвращения и чтобы ему был гарантирован свободный обратный проезд в Константинополь. Генерал Пелле не мог, понятно, согласиться на выставленные условия, он заявил, что «рассредоточение армии является настолько необходимым, что не терпит никакой отсрочки».

Наступили тревожные дни. Ходили слухи, что французские власти намерены арестовать генерала Врангеля. Войска волновались, готовые с оружием в руках идти на Константинополь в случае насилия над Главнокомандующим. 22 марта, в годовщину того дня, когда генерал Врангель стал во главе Русской армии, он обратился с приказом к войскам: «Ныне новые тучи нависли над нами… С неизменной, непоколебимой верой, как год тому назад, я обещаю вам с честью выйти из новых испытаний. Все силы ума и воли я отдаю на службу армии. Офицеры и солдаты, армейский и казачьи корпуса мне одинаково дороги. Как в тяжелые дни оставления родной земли, никто не будет оставлен без помощи. В первую очередь она будет подана наиболее нуждающимся. Как год тому назад, я призываю вас крепко сплотиться вокруг меня, памятуя, что в нашем единении – наша сила».

В двадцатых числах марта генерал Бруссо, комендант острова Лемнос, исполняя приказание командира оккупационного корпуса Шарпи, потребовал, чтобы немедленно был дан ответ, какой из трех выходов выбирается русскими из их положения. Для опроса в лагеря были посланы французские офицеры с воинскими командами, и было заявлено, что те, кто будет пытаться посягнуть на свободу решения, будет отвечать перед французской властью. Пароход стоял у пристани, и три тысячи человек, навербованных в таком порядке, под угрозою, должны были немедленно сложить свои вещи и отправиться в Одессу.

Вечером в комнате русского посольства собрались общественные представители всех русских организаций в Константинополе. Они были вызваны генералом Врангелем. Генерал Фостиков, только что приехавший с острова Лемнос, с волнением рассказывал, какими грубыми сценами сопровождалась вербовка людей для отправки их в Одессу; как на лагерь кубанцев во время опроса были наведены пушки с французских миноносцев, каким оскорблениям подвергались русские офицеры, как французская команда прикладами отгоняла их от солдат, чтобы они не мешали французам делать их дело, как многие были насильно посажены на пароход и бросались за борт, вплавь достигая берега, лишь бы не быть вывезенными в Совдепию.

Его слова произвели глубокое впечатление. Постоянно, в повседневной жизни, русские подвергались оскорблениям, и каждый почувствовал в этих новых грубых выходках французских властей унижение своего достоинства, как русского. Никогда французы не осмелились бы так поступить ни с сербами, ни с греками, ни с румынами, а русских можно было прикладами ружей, при помощи чернокожих загонять в загон и отправлять в трюмах пароходов, как стадо баранов, под большевистский нож.

Все были взволнованы. Поздно ночью разошлось совещание. Было принято решение немедленно обратиться с протестом ко всем Верховным комиссарам в Константинополе, к французскому правительству, а к сербскому и болгарскому народам с просьбой дать русским приют в своих землях.