«На Москву». Из истории белой борьбы

В протесте, поданном французскому Верховному комиссару, парламентский комитет заявлял: «Мы не можем оставаться спокойными зрителями, когда на наших глазах из нашей среды вырывается несколько тысяч человек, чтобы бросить их в руки наших злейших врагов. Вы утверждаете, что отправляются те, кто добровольно выразил желание возвратиться в Россию. Но о каком же добровольном согласии может идти речь, когда людям предложили на выбор, умереть ли с голоду на пустынном острове или садиться на пароход, когда их принуждали к немедленному решению вооруженные команды и на лагерь были наведены орудия и пулеметы с военных судов? Мы заявляем Вам, что казаки, отправляемые Вами в одесский порт, обречены на голод, на месть со стороны большевиков или, что для нас ужаснее всего, на принудительное поступление в ряды Красной армии. Долг и честь франко-русской дружбы, кровь, совместно пролитая в мировой войне, обязывают нас бережно относиться друг к другу. История не кончается сегодняшним днем».

На наших глазах безжалостно, не останавливаясь перед средствами, разрушали Русскую армию, разрушали, несмотря на то что в тяжелом изгнании, на чужой земле она дала высшее доказательство патриотизма, твердости духа и повиновения своим начальникам.

Генерал Врангель обратился с письмом к маршалам Франции: «Я счел своим долгом поставить вас в известность, дабы в решительную минуту, когда найдете нужным, могли бы возвысить свой авторитетный голос и предупредить стоящих у власти людей, быть может, в горячей работе дня, в вихре политических страстей, потерявших истинное направление и пренебрегающих узами крови, коими скреплены народные армии в двух великих нациях».

Для ускорения вопроса о переселении Русской армии в славянские земли, в Сербию и Болгарию были посланы генерал Шатилов, Львов и Хрипунов, и через несколько дней они выехали в Белград, а затем в Софию.

То, что произошло на Лемносе, не могло не взволновать русские круги. Как только в Сербии стали известны лемносские события, тотчас же поднялись негодующие протесты во всех русских колониях. Даже в парижской прессе появились статьи, осуждающие политику правительства: «Мы не можем пройти мимо трагедии наших союзников и не поднять голоса против мер насилия, которым подвергаются те, кто сражался под знаменем, признанным Францией», – писалось в одной из французских газет. Маршал Фош ответил Главнокомандующему, отзываясь с теплым чувством об участии Русской армии в мировой войне, он признавался, что не может вмешиваться, как военный, в дела политики.

Правительство Бриана не сразу сдало свои позиции, однако оно не решилось прибегнуть к крайним мерам, а избрало косвенный путь для воздействия на Главнокомандующего. В середине апреля в парижских газетах появилось сообщение агентства Гаваса под заглавием «Позиция генерала Врангеля», которое являлось официозным сообщением французского правительства.

Составленное в явно враждебном к самому существованию Русской армии духе, сообщение это тенденциозно обрисовывало происшедшие события и пыталось объяснить принимаемые французами меры, побуждавшие русских ехать в Бразилию и в Совдепию, не более не менее как чувствами гуманности. «Ввиду образа действия, принятого генералом Врангелем и его штабом, – говорилось далее в сообщении, – наши международные отношения заставляют нас вывести эвакуированных из Крыма людей из его подчинения, не одобряемого, впрочем, всеми серьезными и здравомыслящими кругами… Все русские, еще находящиеся в лагерях, должны знать, что армия Врангеля не существует, что их прежние командиры не могут более отдавать им приказаний, что решения их ни от кого не зависят и что их снабжение в лагерях более продолжаться не может».

Сообщение, в большом количестве распространенное в лагерях, вызывало среди русских одну лишь усмешку над гуманными побуждениями французского правительства. Генерал Шарли, уязвленный в своем самолюбии, не решился, однако, прекратить выдачу пайка, чем он угрожал в своих заявлениях, но прибег к сокращению его, и без того скудного, до голодного размера. Людей вымаривали голодом, чтобы заставить подчиниться требованиям французских властей.

Генерал Врангель в ответ на изведение писал Верховному комиссару Пелле: «Армия, проливавшая в течение 6 лет потоки крови за общее с Францией дело, есть не армия генерала Врангеля, как угодно ее называть французскому сообщению, а Русская армия, если только французское правительство не готово признать русской ту армию, вожди которой подписали Брест-Литовский мир. Желание французского правительства, чтобы „армия генерала Врангеля“ не существовала и чтобы „русские в лагерях“ не выполняли приказаний своих начальников, отнюдь не может быть обязательным для „русских в лагерях“, и, пока „лагери“ существуют, русские офицеры и солдаты едва ли согласятся в угоду французскому правительству изменить своим знаменам и своим начальникам».