«На Москву». Из истории белой борьбы

В конце апреля генерал Шатилов привез известие, что Сербия принимает к себе из состава армии до 7 тысяч человек, а Болгария 9 тысяч для устройства их на работы. Это, конечно, не было еще разрешение полностью вопроса, но, во всяком случае, двери, казалось наглухо закрытые, были приотворены, получилась возможность вывезти в первую очередь людей с острова Лемнос, где положение было наиболее тяжелое.

Верховный комиссар Франции генерал Пелле решил наконец изменить политику относительно Русской армии. Политика, диктуемая из Парижа, вызывала всеобщее возмущение и подрывала престиж Франции. Принимая русских общественных представителей, генерал Пелле заверял их: «Поверьте, для меня нет более тяжкой задачи, чем русская. Я совершенно расстроен, когда получаю ваши обращения ко мне. Я не настолько лишен сердца, чтобы не понимать вас, и приложу все старания, чтобы найти выход из положения».

С этого времени Пелле взял в свои руки дело урегулирования русского вопроса в Константинополе. Генерал Бруссо был удален, но загладить прошлую политику, столь недостойную в отношении к союзной Русской армии, было нельзя. В душе тысяч русских людей остался неизгладимый след от всех несправедливостей и оскорблений, им нанесенных.

* * *

«Как видите, наконец-то я еду в Америку, но сколько времени я пробуду – еще неизвестно. Покинув Вас, я был в Польше, видел много русских в Софии, Белграде, Будапеште, Вене. Я думал, что для русских, разбросанных в разных частях Европы, важно узнать от незаинтересованного наблюдателя, как я, что сделала армия генерала Врангеля за это время, как она боролась и какие успехи она имела, несмотря на страшные затруднения.

Я виделся с генералом Махровым и говорил ему про Ваши дела. Я виделся с Савинковым, Балаховичем, а позднее, в Станиславове, видел Петлюру и некоторых военных от генерала Перемыкина, но, как это ни странно, они не имели никакого понятия, что Вы сделали с Вашей армией, и я был счастлив сказать им о том, что видел своими глазами, о работе Витковского, Барбовича, Туркула, Скоблина, Бабиева, Манштейна и всех тех, кто сделал столько, о духе и действиях дроздовцев, корниловцев и др. Да, это была армия героев. Я никогда не забуду гордиться воспоминаниями о моем пребывании среди них.

Удивительно то, что я нашел в Париже и в Лондоне, удивительнее Эйфелевой башни и собора Святого Петра, – это колоссальное незнание русских дел. Неграмотный мужик знает ровно столько же о высшей математике, сколько знают умные люди в Лондоне и Париже о России. Немудрено, что всякого рода „политика“ образуется в Европе только потому, что никто ничего не знает, а страшная борьба режет Россию на куски».

Так писал генералу Кутепову один американец, бывший в Крыму в Русской армии и своими глазами видевший то, что там было сделано русскими. Он был поражен, что об этом никто ничего не знал. Он ошибался только в одном – не знали, но и знать не хотели. И в самом деле, разве Петлюра, Савинков, а если бы американец видел Милюкова, Винавера и др., то эти последние когда-нибудь признали, что американец говорит правдиво о том, что он видел? Разве им нужна была правда?

Для их политики им нужны были свидетельства дезертиров, продававших свои показания «Последним новостям», нужны были обличения Слащева, а правда им была не нужна. Кому были известны имена Витковского, Барбовича, Туркула и др., о которых с такой гордостью говорит американец? Их не только среди французов, а среди русских никто не знал. А армия продолжала свою героическую борьбу одинокая, чуждая не только иностранцам, но и своим, русским.