При виде их раздались крики ужаса, и громко зазвучали призывы к молоссам. Я увидел, как старый Беловар с большим беспокойством взглянул на своих гончих, но гордые животные, пристально уставив глаза вперёд и навострив уши, в неустрашимой позе натягивали поводок. Тут старик засмеялся в мою сторону и подал знак, и, словно выпущенные туго натянутой тетивой, жёлтые доги полетели на рыжих. Во главе их на Шифон Ружа мчался Леонтодон.
Теперь в красном свете под гигантскими стволами возникли вой и ликование, как будто мимо проходило Дикое войско и распространилась жажда убийства. Одни животные валялись по земле большими массами и рвали противника, а другие, травящие друг друга, широким кругом огибали нашу стоянку. Мы пытались вмешаться в бойню, бушевание которой наполнило воздух, но было трудно достать рыжих догов, ударом холодного оружия и выстрелом не рискуя задеть молоссов. Только там, где охота окружала нас подобно кольцевой трассе, удавалось брать на мушку отдельные фигуры и подбивать их, как стреляют в пернатую дичь. Здесь оказалось, что со своим оружием я, не предвидя этого, сделал лучший выбор, какой только был возможен. Я старался нажимать на курок, когда глаз через серебряную мушку видел чёрное пятно на лбу твари, и тогда был уверен, что животное неподвижно вытянется в огне, и больше не будет подавать признаков жизни.
Но и оттуда, с другой стороны, мы видели вспышки выстрелов и догадались, что там отстреливали молоссов из траектории травли. Таким образом, перестрелка походила на преследование: она в форме эллипса охватывала огневые точки, тогда как большая свора билась на короткой оси. Траектория прояснялась в ходе столкновения благодаря столбам огня, потому что там, где факелы падали на землю, ярким пламенем вспыхивал сухой кустарник.
Вскоре показалось, что молоссы превосходят кровавых тварей, правда, не цепкостью челюстей, но, пожалуй, весом и атакующей мощью. Однако рыжие доги имели численное превосходство. Также казалось, что с противоположной стороны в действие были брошены свежие стаи, ибо нам всё труднее было помогать собакам. Так как легавые были добросовестно натасканы отыскивать человека, которого Старший лесничий считал лучшей дичью; и когда молоссов было уже недостаточно, беспокойство о своей безопасности отвлекало нас от преследования. То из тёмных кустов, то из чада головёшек на нас устремлялся один из рыжих зверей, и крики оповещали об этом. Тогда нам приходилось спешно заботиться о том, чтобы остаться на достаточной дистанции от прыжка, однако некоторых перехватывали только копья слуг, а иного со свистом укладывал двойной топор старого Беловара, когда тот уже кровожадно лежал на жертве.
Мы видели уже, как проблескивают первые недобрые бреши в наших рядах; мне также казалось, что крики слуг стали резче и взволнованнее — в таких ситуациях особый оттенок звука как тихий плач уведомляет, что отчаяние уже очень близко. С этими зовами смешивался вой свор, треск выстрелов и призраки пламени. Потом мы услышали, как в зарослях ельника раздался раскатистый хохот, трубное понукание, давшее нам знать, что теперь в действие вступил Старший лесничий. В этом смехе звучала пугающая весёлость охотника на людей, обходящего свои угодья. Старик принадлежал ещё к большим господам, которые просто ликуют, когда им сопротивляются. Ужас был его стихией.
В этой суматохе мне становилось жарко, и я почувствовал, что на меня перешло возбуждение. Тут внезапно, как уже часто бывало в подобных ситуациях, встал передо мной образ моего старого оружейного мастера ван Керкхофена. Он, невысокий фламандец с рыжей бородой, который натаскивал меня в пешей службе, часто повторял, что один прицельный выстрел стоит больше десятка других, впопыхах выпущенных из ствола. Он также внушил мне, что в те моменты сражения, когда распространяется ужас, нужно указательный палец держать вытянутым и спокойно втягивать воздух — ибо сильнейшим оказывается тот, кто хорошо дышит.
Этот Керкхофен, стало быть, встал передо мной как живой, ибо любое правильное обучение — дело духовное, а портреты хороших наставников помогают нам в бедствии. И как когда-то на севере перед мишенью в тире, я остановился, чтобы медленно продышаться, и почувствовал, как тотчас же взгляд у меня стал яснее, а грудь свободнее.
Неудобным в первую очередь, когда исход стычки склонялся не в нашу пользу, было то, что густой дым всё больше заслонял от нас поле обстрела. Тогда бойцы изолировались, и предметы погружались в неизвестность. Из всё более короткой дистанции напирали рыжие доги. Так я уже не один раз видел, как Шифон Руж кружит около моего места, но умное чудовище, как только я вскидывал ружьё, находило укрытие. Едва меня обуяла жажда охоты, и острое желание уложить любимого дога Старшего лесничего соблазнило меня прыгнуть за ним, как я опять увидел его исчезающим в дыму, который словно широкий ручей тёк мимо меня.
25