На Муромской дороге

– Господин Кузякин привлекается по делу всего лишь как свидетель, – счел нужным дать пояснения Балабанов. – Долг каждого законопослушного гражданина помочь следствию. Я удивлён, господа. Сначала вы захватываете двух представителей спецслужб на улицах Москвы. А потом пытаетесь воспрепятствовать работе представителя власти. Господин Кизяковский подскажите коллегам, как в рамках недавно принятого закона можно охарактеризовать их недостойное поведение. – Экстремизм, – нехотя отозвался депутат.

Звучное слово, да ещё произнесенное коллегой охладило пылкие сердца либералов. Кое-кто в задних рядах ещё пытался хорохориться, но передние ряды, где стояли самые видные деятели из политсовета, оторопело молчали. Лишь нервный господин с профессорскими залысинами зло бросил смущённому депутату:

– Ну, спасибо тебе, Кизяковский, от лица либеральной общественности. Удружил.

Молчание товарищей по партии удручающе подействовало на не закаленного в политических баталиях Кузякина, который понуро побрёл к выходу, лишь слегка подталкиваемый в спину Балабановым.

– Я буду жаловаться, господин Барановский, – нашёл всё-таки силы для протеста Янукевич.

– Вы вольны делать всё, что вам угодно, господа, – великодушно разрешил сотрудник ФАПСИ от дверей. – Но только в рамках закона и никак иначе. Всего хорошего.

Портсигаровский «Форд», к счастью, не был брошен либералами на месте задержания и теперь паинькой стаял у входа в цитадель либерализма, готовый к новым трудам на благо Отечества. Кузякина без особых церемоний втолкнули на заднее сидение. Балабанов пожалел, что там нет Джульбарса, умеющего поворачивать к смирению самые мятежные души. Впрочем, Кузякин пока не собирался поднимать восстание на корабле, сбитый, видимо, с толку уверенными действиями его команды.

– Вы в курсе, господин Кузякин, что чистосердечное признание учитывается судом при вынесении приговора?

Слегка побледневшее лицо помощника депутата указывало на то, что он в курсе, но до сего момента был уверен, что приговор ему не грозит, поскольку ничего выходящего за рамки закона он вроде бы не совершал. И эту свою уверенность он попытался донести до сотрудников спецслужб.

– Приговоры выносятся не только виновным, – объяснил неучу Балабанов. – Но вы правы в одном: не всякое дело доходит до суда. Вы меня понимаете?

– Не совсем, – робко отозвался Кузякин. – Молодость, молодость, – пожурил его Балабанов. – Вы ведь, господин Кузякин, убеждённый либерал, а следовательно готовы пожертвовать жизнью за процветание цивилизованного человечества.

– Э… В некотором роде. Я не понимаю, при чём тут моя жизнь. Я ведь ни в чём не виноват.

– А жертвы и не бывают виноватыми, – пояснил Гонолупенко. – На то они и жертвы. – Я так и знал, – вскричал Кузякин. – Вы не генерал Хиггинс, вы… – Я атташе каймановского посольства, а мистер Балабан резидент юпитерианской разведки, – перебил его Гонолупенко. – Вам же Химкин сказал.

– Полуэктов сказал, что Химкин идиот и провокатор, – задергался Кузякин. – Абсолютно точная характеристика, – подтвердил Балабанов. – Но что это меняет в вашей судьбе, молодой человек? Вы знакомы с Алексеем Мыскиным?

– Нет, то есть да, но какое это имеет отношение к делу? – Очевидное. Вы читали последние статьи Химкина в «Комсомольском агитаторе»? – Химкину всюду чудится чертовщина, он вообще помешан на Апокалипсисе. – Значит, вы не верите в призраков, вздумавших разрушить человеческую цивилизацию? И в летающие тарелки вы тоже не верите?

– Я же не идиот. – Что не помешало вам совместно с подполковником Барсуковым объявить меня посланцем шейха Мансура. Кстати, с чего вы взяли, что у меня арабский акцент? У вас есть знакомые арабы?

– Мне показалось. Я очень испугался, и мне показалось, что похитители говорят с арабским акцентом. Подполковник Барсуков скакал, что Аль Каида хочет помешать встрече двух президентов. И будет теперь шантажировать Кремль изъятым у Полуэктова компроматом.

– Значит, депутата похитили на ваших глазах? – Балабанов резко обернулся, что едва не привело к неприятным последствия. В последний момент майор успел, однако, увернуться от «Жигуленка», не вовремя пошедшего на обгон.

Кузякин сначала покраснел, потом побледнел, похоже, осознал, что неосторожно проговорился. Дабы не угодить в аварию, Балабанов притормозил у обочины, и теперь они с Гонолупенко на пару жгли помощника депутата глазами. Кузякин ёрзал, потел, но никак не хотел признавать своё поражение. Судя по всему, человеком он был самоуверенным и себе на уме, иначе не подался бы в столь молодые годы в политику.

– Тебя не будут судить, Кузякин, по той простой причине, что до суда ты не доживёшь. Слишком уж много знаешь.

– Ничего я не знаю, слышите, ничего. Вам меня не запугать. Я буду жаловаться вашему начальству.

– Наше начальство на Юпитере, – вздохнул Гонолупенко. – Далеко и высоко. Так ты говорить, что был в квартире у Полуэктова, когда того забирали арабские террористы?

– Разумеется был, – ответил за помощника Балабанов. – Ты случайно не состоишь с депутатом в гомосексуальной связи?