На неведомых тропинках: По исчезающим следам

Дорога изогнулась, пленник шел первым, стараясь держать между собой и Мартыном дистанцию. Я оглянулась на Веника, который замыкал группу, и едва не натолкнулась на остановившегося Лённика.

Сказочник просто остановился посреди дороги, не в силах сделать дальше ни шага.

— Эээ, — протянула я, обошла замершего баюна и позвала, — Мартын, Веник.

Сказочник раскинул руки, словно собирался обнять кого-то невидимого, и покачнулся.

— Лён? — гробокопатель, настороженно приблизился.

Баюн сделал шаг вперед. Тяжелый. Медленный. Мышцы на крепких руках напряглись, черты лица смазались, нос и губы расплющились, словно он прижимался к стеклу. Еще усилие, и сказочника вдруг оттащило назад, будто на веревке. Ноги проехались по дороге, в воздух поднялась рыжая пыль. Мужчина опустил руки.

— Здесь что-то есть, — он обернулся к Венику, — меня не пускает дальше.

Гробокопатель шагнул ближе, вытянул руку, коснулся ладонью воздуха и толкнул.

— Какая-то пленка, — падальщик принюхался.

Я обошла мужчин, остановилась напротив Веника и вытянула руку ему навстречу в нелепой пародии на разлученных стеклом влюбленных, но ничего не ощутила. Совсем. Кончики пальцев уперлись в теплую мужскую ладонь без всяких препятствий.

— Давайте пошутим потом, в другом месте, — пробормотал молодой целитель.

— А никто не шутит, мальчик, — спокойно сказал Лённик, снова делая шаг вперед.

Это походило на выступление уличного мима на празднике в честь дня города, когда артист упирается во что-то несуществующее. Я вернулась к спутникам, минуя невидимую границу, развернулась, как солдат на плацу, и снова пошла вперед. Ничего. Вытянула руку, ухватилась за ладонь Веника, ощутила мягкое ответное пожатие и потянула мужчину на себя.

И, наконец, почувствовала то, о чем говорил сказочник. Невидимую пелену, или нить, сдерживающую движение. Гробокопатель напрягся, широкая ладонь застряла, останавливаемая невидимой сетью. Еще рывок, руки соскользнули, а падальщик остался на месте. Я едва не упала, неслышно переместившийся за спину Мартын успел подхватить меня под руки. Сомнений в правдивости нашей пантомимы не осталось. Пленник устало сел на землю, но парень даже не взглянул в его сторону.

— Если не получается тянуть, можно толкнуть, — отказался сдаваться молодой целитель.

— Не стесняйся, мальчик, — взмахнул руками сказочник, — давно я так не развлекался.

Мартын, не обращая внимания на издевку в голосе, пересек линию, за которую не могли ступить падальщик с баюном. Лённик поднял руки на уровень груди, чтобы не впечататься носом в преграду. Парень положил ладони ему на спину. В мире людей мужчины, занимающиеся такой фигней, привлекли бы нездоровое внимание. Здесь же они были полны чего угодно, только не смущения.

Целитель толкнул, сказочник качнулся, руки уперлись в невидимую пелену и чуть согнулись в локтях. Еще одно усилие, голова мужчины уперлась в барьер.

— Похоже, мы останемся здесь, — философски сказал баюн. — Вы пришли по этой дороге, по ней и уйдете. Нам надо искать другую.

— На нашей стежке, — со значением добавил Веник, — дорога продолжалась до самого озера.

И мы, конечно, развернулись. Мы прошли Юково насквозь и снова остановились. Ничего не изменилось. Пелена была и там, перегораживая дорогу, ведущую к озеру. Пружинящий барьер, эластичный чулок, который мягко обхватил мне лицо и оттолкнул назад, тогда как Веник просто шагнул за невидимую границу.

Я замотала головой, чихнула, подняла руку и коснулась пелены, она чуть подрагивала, словно в такт ударам сердца. Мартын выругался, зарычал и вломился в кусты, чтобы через минуту вернуться с горящими глазами и свернутым носом. На этот раз внутри Юкова остались не мужчины, а двое пришельцев с севера, и пленник, в очередной раз харкнувший кровью.

— Наш путь здесь, — констатировал Лённик, когда парень вдоволь натыкал пленника в преграду, — а ваш с другой стороны.

— Восхитительно, — буркнул Мартын, но ничего восхитительного ни в его взгляде, ни в голосе не было.

На ночь мы остановились в доме Семеныча, единственном из открытых, где сложен действующий очаг. Было не столько холодно, сколько неуютно, а живой огонь создавал иллюзию, что вокруг нас еще осталась жизнь. Никто никуда не пошел. Мы не сговаривались, не обсуждали принятое решение, мы просто вернулись в Юково. Что-то извне очень хотело разлучить нас. Нет, «разлучить» — неправильное слово, правильное — ослабить, разделить оставшихся в живых и, возможно, перебить по одному.

Мысли отозвались ноющей болью, потому что это значило, что моя бабка… Моя… Нет, я не буду об этом думать, пока не увижу труп, не поверю. Даже если это означает вечную веру в несбыточное. Лучше буду представлять, как Марья Николаевна бьет иконой каждого, кто приблизится к ней с улыбкой в пятьдесят два зуба.

Мы сидели в окружении пляшущих теней, языки пламени лизали коричневые поленья. Из еды в сумке было с десяток сосисок в тесте, купленных у уличной торговки, чипсы, вода и шоколадка. Так что все сидели голодные.