На неведомых тропинках. Шаг в пустоту

— Что тут думать, — падальщик шел первым, — это уже не военное положение. Это война.

— Уверен? — нахмурилась змея. — Давно говорят, что южане точат зубы на север, слухи ходят давно, но дальше разговоров дело не заходит. Собаки лают — ветер носит.

— Слухи полезны, спроси у любого, кто наш враг, и ответят не задумываясь. Не надо думать, не надо сомневаться. Подумай, кому выгодна рознь между пределами? — Гробокопатель обернулся. — У брежатого в руках сигнальный артефакт времен, которые боятся помнить, не меньше. Повод прибегнуть к его помощи должен быть весомым. В эпоху Единения такие колокола останавливали армии.

— Правда? — Мне этот колокольчик не показался опаснее того, что висел у нас на елке. — Что он делает?

— Убивает чужеземцев, и количество не имеет значения. Пока на стежке есть Хрустальный колокол, не советую туда даже послов засылать, даже дружественных. Артефакту нет дела до политики. Он служит пределу, в котором находится, и уничтожает все, что к нему не относится. — Гробокопатель свернул с тропы направо.

— Эй, разве нам не в голубой дом? — спросила Пашка. — Игнат же сказал…

— Вот поэтому мы и остановимся в другом месте, — перебил Веник.

— Если бы с нами пришел Евгений, то… Что бы случилось? — продолжала допытываться я.

— Молись высшим, чтобы никогда не услышать бой Хрустального колокола. Дольше проживешь, — процедил падальщик и углубился в улицы Заячьего холма.

Стежка была линейной, очень напоминавшей планировкой Юково, разве что поменьше размером. Улочки тенями ложились на выпуклости холмов, теряя изначальную прямоту. Не могу сказать, что толпы туристов бродили туда-сюда. Северо-восточное направление выглядело более оживленным, дорога вела к приметному холму. На его плоской вершине, попирая все законы природы, и бил чистый, смывающий все наносное источник. Теперь хоть понятно, для чего пытались поставить забор.

Навстречу вылетел голубой москвич энных годов, надсадно взревел и, оставив темный вонючий выхлоп, скрылся за поворотом. Я задумалась. По калиновой тропе машину сюда можно было пронести разве что по частям. Еще два автомобиля были припаркованы на центральной улице чуть дальше, и еще один, судя по звуку, двигался где-то на соседней улице. Вывод напрашивался простой — здесь есть дорога. Нормальная автомобильная дорога, по которой прибывает большинство желающих увидеть источник. Стежка линейная, один ее конец мы видели, второй нет. Логично предположить, что более удобный путь располагается с другой стороны. Интерес вызывала осведомленность Евгения из Поберкова, что-то мне подсказывало, местные не показывают первым встречным тайные тропы.

Другой гостиницы мы не нашли. Глупо ожидать излишеств от затерянного села. У нас в Юкове комнаты сдает одна Танька, потому что зелья варить разучилась (по словам старика, вообще не умела), а жить на что-то надо. Моих спутников, устроившихся под мокрым, засыпанным листьями навесом, за столом некоего подобия уличного кафе отсутствие ночлега не волновало. Гибрид столовки и шашлычной под открытым небом, где на мангале жарят мясо неизвестного происхождения. В свете запрета на убийство людей запах вызывал аппетит. Кафе было сооружено на скорую руку, разномастные фанерные столики и табуреты, куда до них современному цветному пластику пивных палаток. Никаких тарелок и бокалов, железные миски и кубки, вытащенные из бабушкиного и прабабушкиного сундуков.

— Свинина, — поставил передо мной плошку падальщик.

Прохаживающийся вдоль улицы и подволакивающий ногу дедок интересовал его больше раннего ужина. Нечисть любопытна, а старая нечисть любопытна вдвойне.

Через пятнадцать минут и одну порцию мяса мы стали обладателями трех кроватей в коричневом доме деда Сергия с прекрасным видом на Парк-на-Костях.

— Беженцы? Али погорельцы? — поинтересовался старик, осмотрев мою подвешенную руку и пиратскую повязку гробокопателя, — с Кротикова? Или с Черной лужи?

— Нет, — покачал головой Веник, — мы с Юкова, но вернуться домой не можем. Пока.

— А что с Черной лужей и Кротиково? — спросила я.

— Уже ничего. — Дедок дожевал последний кусок. — Кротиково сгорело. Черную лужу вырезали.

— Низшие, — зашипела явидь, — кто осмелился?

— Не представились, — усмехнулся старик, прищурился и добавил: — Видящий потерял три стежки, Седой — две. Ни одного жителя, окромя тех, кто по делам отъехал, ни одного свидетеля, хранитель уходит раньше, чем приходит помощь. Говорят, остались трупы да всколыхнувшееся non sit tempus. Куда катится мир? Раньше этим гордились, головы врагов на кол, стяг на ратушу. А теперь? Прячутся по углам, будто норники.[3] Тьфу!

— Допросить трупы нельзя? — Змея, так и не притронувшись к мясу, пододвинула свою порцию деду. Змееныш спал у нее на коленях.

— Мне не докладывают, — Сергий фыркнул, — ведут переговоры вместо того, чтобы резать глотки. Завтра опять раскланиваться будут. Не демоны, а торгаши, — он сплюнул.

— Это ты о хозяине? — поднял голову Веник.