На неведомых тропинках. Шаг в пустоту

Парень зажмурился, его запястья осветились красными узорами инописи, браслеты вспыхнули, и хранитель растаял в воздухе, чтобы вновь появиться где-то там, за пределами кармана. Охраняющий на своей земле не нуждался в провожатых.

— Наша очередь, птичка, — слова, вылетевшие из моего рта, произнесенные моим голосом, прозвучали чуждо.

Проклятый выпрямился, качнулся, привыкая к пропорциям тела, издал короткий смешок, поднял руку с обломанными ногтями и щелкнул пальцами. Карман исчез, разлетелся по безвременью сотней брызг. Колышущаяся пелена обрушилась на меня.

Это не было похоже ни на что. Туман исчез. Воздух загустел, втекая в легкие ледяными каплями. В ушах ощущалась тяжесть, мир вокруг казался состоящим из жидкого металла. Все текло, все изменялось.

То, что окружало нить перехода, то, что способно свести с ум любого, пространство, где нет времени, где, как я думала, нет ничего, оказалось живым. Там росли деревья. Их широкие стволы казались пластиковыми, листья искусственными, трава под ногами бумажной. Желтые, зеленые, багряные — цвета всех времен года перемешивались на одном дереве, одном кусте. Солнце светило очень высоко и далеко, словно сквозь выпуклую каплю воды. Я не чувствовала ни тепла, ни холода, ни ветра; ни одна бумажная травинка не шевельнулась.

Non sit tempus успело собрать дань с Кощухино. В безвременье ушли целые улицы с домами, ошкуренные и поросшие мхом стены, соломенные, шиферные или из листового железа крыши, с узкими, закрытыми ставнями окнами или, наоборот, широкими, отделанными по последней моде коваными решетками, причем изнутри.

Ни одного тела, живого или мертвого. Ни черного кота, ни бородавчатой жабы, ни каркающего ворона, ни завалящей мокрицы или воробья. Ничего.

Вопреки ожиданиям, вода, которая здесь была вместо воздуха, нисколько не сдерживала проклятого, двигался он легко и свободно. Все мои чувства теперь принадлежали бесу, ему нравился мой внутренний скулеж, жалкие попытки стряхнуть с себя чужую волю и отчаяние, рождаемое мыслями об обреченности существования на задворках собственного тела. Но была и обратная сторона медали. Бес вошел в мое тело и разум, я смогла заглянуть в его. Громко сказано, конечно, но я знала, куда он пойдет и что сделает. Не чтение мыслей, упаси святые, лишь факты, уже принятые решения, то, что не подлежало сомнению. Простые действия, простые чувства.

Он был в своей стихии. Ему нравился каждый пластиковый куст, каждый размытый луч солнца, каждый влажный вздох. Его мир. Его дом. Это, а не наша тили-мили-тряндия. Он чувствовал себя в безопасности, так я просыпалась в своей постели, в своей комнате, где бабка, улыбаясь зубными протезами, кормит меня вкусным завтраком.

Безвременье отвоевало у стежки большую часть села, три-четыре ряда домов, несколько улиц сократились чуть ли не наполовину. Много, по сравнению с размерами всего Кощухино, и совсем ничего, если сравнивать с Юково. Проклятый миновал полосу non sit tempus минут за… Чувство времени осталось таким же иррациональным, как и раньше. Здесь его не существовало, ни внутреннего, ни внешнего. Сколько он шел? Минуту? Две? Час? Сутки? Вечность? Тут год мог пролететь за мгновение.

Он шел. Искусственные листья были близко. Я попыталась протянуть к ним руку, разум не собирался смиряться с тем, что тело больше не реагирует на команды. Проклятый это чувствовал. И, поднимая мою руку, он делал одолжение и наслаждался этим. Тонкие пальцы дотронулись до плотных листьев. Больше всего это походило на искусственный живой уголок при садике, куда я водила Алису, или декорации, имитирующие растительность для съемок фильма. Широкие, с ладонь, листья покачнулись от прикосновения и ударились друг о друга, как пластиковые стаканчики на шашлыках.

Искусственный мир. Он не стоил бы упоминания, если бы в тот момент, когда качнулась лакированная ветка дерева, в его широком стволе не вспыхнули два красных уголька. Неожиданность не только для меня, но и для бестелесного. Красные огни глаз смотрели прямо на меня. Уверена, окажись здесь зеркало, мои в нем отразились бы не менее ярко. Глаза — зеркало души. В моих сейчас отражалась чужая. Красные огни мигнули, мои веки, подчиняясь воле проклятого, ответили тем же.

Я затаилась, чем развеселила беса. Встреча с соплеменником не произвела на него никакого впечатления. Он просто отвернул мою голову и пошел дальше.

Все думают, что бесы — малочисленная раса. Что, если это не так? Что, если они предпочитают вязкое пространство безвременья миру, который все считают для них родным? Теперь я понимала, чьи глаза смотрели на меня тогда в переходе. Чуждый взгляд, испугавший меня до колик в животе и этим спасший от прогулки по non sit tempus. Спасение и бес — несовместимые слова в одном предложении, очередная насмешка ушедших.