На неведомых тропинках. Шаг в пустоту

Вообще юбки мне нравились больше, особенно одна, строгая в серую полосочку, чем те же джинсы. В глубине души я считала, что последние слишком сильно обтягивают попу, в то время как платья стройнили и вытягивали фигуру. Раньше я часто их носила. Но в нашей тили-мили-тряндии, несмотря на то, как начался день, никогда не знаешь, где он закончится, в чьем подвале, на чьем столе, в чьей постели или когтях. Иногда, да что там, почти всегда, приходится убегать, петлять по лесу, ползти, то и дело ныряя лицом в грязь, прятаться, царапаться и кусаться под издевательский смех нечисти. Всякое бывало, и как показала практика, все это сподручнее делать, не запутываясь в подоле и не оставляя куски ткани на ветках кустов.

Люди давно это поняли, пусть и причины были немного другие, индустрия моды давно уравняла и мужчин, и женщин.

Жаль, но те платья, что нашли меня спустя столько лет, так и остались лежать нетронутыми. Я встала и застегнула молнию.

— С обычным ножом — ни малейшего, — согласилась Майя, на этот раз спокойно и деловито. Истеричные нотки исчезли из ее голоса, и на одно мгновение мне показалось, что она старше, чем хочет казаться. И умнее. — А с атамом…

Мы одновременно посмотрели на каменное лезвие. В словах девочки была своя правда. Железным ножом я могла тыкать в нечисть хоть до посинения или пока рука не устанет, или пока «жертве» не надоест. С серебром на лезвии все бы выглядело не так весело. Была бы боль, может, смерть, если очень повезет и нечисть попадется слабая и нерасторопная. Другое дело — жертвенный нож, пьющий саму жизнь. Такому достаточно войти в тело на миллиметр, чтобы лишить жизненной силы. И от того, кто направляет орудие, зависит, быстро это будет или медленно.

Задень я железом бок, и получу в лучшем случае оскаленные клыки и ругательства, в худшем — лапой по морде. Но замени нож на атам, и жизнь покинет тело, для этого необязательно пробивать сердце. Погрузи артефакт в руку, ногу, хвост, и они отсохнут, и больше не отрастут, какова бы ни была регенерация.

Жертвенные ножи для этого и создавали: для причинения боли нечисти, для ее уничтожения. С атамом у меня был шанс, очень маленький, но был.

Я подняла глаза на девочку. Сразу вспомнились слова вестника о неудавшемся покушении, о том, почему оно не удалось. Майя была ребенком, на год или два старше моей Алисы. Что же мы творим со своими детьми?

— Нет. — Я накинула на плечи блузку и стала застегивать пуговки.

— Но, хозяйка!

Я повернулась к девочке, она прекрасно чувствовала мое состояние.

— Мне он не нужен. Забирай! Хочешь — верни на место, хочешь — утопи в болоте, продай или оставь себе. Я эту гадость в руки не возьму.

— Я тоже, — быстро сказала служанка и для наглядности спрятала кисти за спину, снова превратившись в ребенка. — Он жжется, и мысли нехорошие приходят. Нет, мне не надо. Сами топите. — Деловитость сменилась обидой. — Я помочь хотела, а вы… — Она отвернулась.

В этом вся нечисть — раз тебе обожгло руки, отдай соседу. А то чего это у тебя кожа слезает, а у него нет. Слова тратить бесполезно, по сценарию мне положено оружие, оно у меня теперь есть.

В той части цитадели, куда привел меня бессмертник, мне раньше бывать не доводилось. Не в спальню к Седому — а жаль, не в комнату для аудиенций — бывает, и не в столовую — слава святым. А туда, куда уводила длинная кишка коридора, туда, где мерк свет, а слуга в кителе, стоявший у единственной двери, был суров и неулыбчив, графит стен темен, напоминая мокрый и грязный асфальт. В комнате, куда нас впустил брежатый с черными без радужки глазами, не было ни окон, ни бойниц. Места больше, чем в спальне, но много меньше, чем в библиотеке или в том же обеденном зале. Я бы назвала комнату полигоном. Или лабораторией. Или командным пунктом. Смесь всего и вся. Рабочий кабинет Седого. Настоящий кабинет, а не тот, в котором произносили Прекрасные пафосные речи о мире. Сюда посторонних не допускали. Кирилл, Тём, я и бессмертник, слуга с той стороны двери не в счет.

Идеальный порядок на столах, этажерках, полках, ящиках. Два кресла с высокими не для отдыха спинками, стоящих строго на одной линии. В каждой детали этой комнаты я узнавала того мужчину, за которого выходила замуж. Это согревало, может, он притворялся не во всем, может иногда он все же был настоящим.