На неведомых тропинках. Сквозь чащу

— Дальше, — скомандовал сказочник, и за секунду до того, как старушка с готовностью продолжила, ее лицо с пергаментной кожей дернулась от боли. Баюн перешел на следующий уровень допроса.

— Тогда Машка-то заговариваться и начала, да мы не сразу поняли, говорила всем, что Петр Сергеевич уехал в командировку заграницу, а ее не выпустили, потому что работает на оборонку в лаборатории СК. А какая оборонка, если они там порошок чистящий "Золушка" тестируют, — старушка хихикнула, пекинес громко хрюкнул. — Иногда забывалась, и говорила, что на даче живет, дом ставит. Уж потом Валька проболтался, что ушел батька к молодухе.

— Что с сыном? — напомнил ей Лённик.

— С Валькой-то? А что с ним?

— Где он?

Если до этого сила сказочника ощущалась, как нечто ненавязчивое, исподволь подталкивающее, то этот вопрос был подобен прессу, обрушившемуся на женщину. Зоя Михайловна схватилась за грудь, ее пульс ускорился.

— Так кто ж его знает касатик, квартиру-то он продал, мать в психушку сдал и поминай как звали.

— Когда?

— Так в аккурат первый срок отсидел, вернулся и продал. Не знаю, что уж он Машке наговорил, раз она согласилась в дурку переселиться, ведь не настолько и плоха была, только в именах путалась, да не знала какой сейчас год, давно ли закончилась война и почему не выдают талоны на продукты. Но газ зажженным не оставляла, с ножом на людей не кидалась, мышьяк в суп не сыпала…

— Вот жалость, — прокомментировал ее слова бес. — Точно не сыпала?

— Истинный крест, — поклялась старушка, и торопливо перекрестилась.

Сказочник крякнул, отодвинулся, но дымиться и исчезать вроде бы не собирался. Я же, глядя на столь привычный жест, не почувствовала ничего, ни отторжения, ни принятия, словно она прическу поправила, а не лоб крестом осенила.

— Вернемся к Валентину, — направил ее словоохотливость Ленник, женщина шумно задышала и в ужасе оглядела пустой в этот час двор.

— Что… что мне сказать? — она с мольбой смотрела на мужчину.

— За что он сел? — спросила я.

— За подделку лекарств. Организовал с дружком производство каких-то витаминов. Вернее они покупали какие-то пилюли за три копейки, клеили иностранные этикетки и продавали за три целковых, — Зоя Михайловна говорила торопливо, едва не глотая слова, словно боясь не успеть сказать все за отведенное ей время. — Хотели и Машку за попустительство к этому делу пристегнуть, да не вышло. Валька с дружком сел, а она осталась, — по морщинистой щеке скатилась одинокая слеза.

— Вы сказали, это было в первый раз? — я снова опередила баюна с вопросом.

Она повернулась ко мне с почти осязаемым облегчением. Это в первые минуты сила сказочника кажется доброй приятной и располагающей. Я еще помню крики, раздававшиеся в ушах и детский плач, стоило мне замолчать.

— Да, он вернулся, ему и дали то всего три года. Машке сказал, что женился. И как в тюрьме умудрился? Даже деток успел заделать, а может у нее от первого брака были. Дело то хорошее, ему уж за тридцать было, давно пора. Решил он к жене на север податься, мать уговорил квартиру продать, — Зоя Михайловна всхлипнула, — Кого угодно мог, на что угодно уболтать. Будь Машка поумнее ни за что бы не поверила… — бабка судорожно задышала, словно ей не хватало воздуха чтобы произносить слова, — Наобещал… как устроиться, сразу ее заберет. Да видно не судьба… квартиру продал и сразу снова сел. Не знаю… дождалась ли его краля с севера… хотя наверняка дождалась, раз Машку забрала… кому еще нужна чужая полоумная… Я давеча ее навестить приехала… а мне сказали, что ее невестка забрала.

Пекинес заверещал, по лицу старухи градом катил пот и смешивался со слезами, он шумно дышала, опасаясь закрыть рот, словно вытащенная из воды рыба, сердце билось в рваном и беспорядочном ритме. Если баюн усилит нажим, она просто распластается на лавке. Но, судя по беспристрастному лицу Ленника, именно это он и собирался сделать.

— Где кабинет участкового? — я поднялась.

— Там, — пахнула рукой в сторону второстепенной дороги бабка, и собака упала с колен в весеннюю слякоть, замотала лохматой головой и зарычала на мужчину. — Пункт общественного порядка… Там Василий Иванович… там…

— Идем, — поторопила я сказочника. — Если Валентин сидел, участковый расскажет нам больше.

Мужчина несколько секунд сверлил меня взглядом, а потом всезнающая усмешка вернулась на его лицо.

— Как скажешь, красотка, — он поднялся следом, — Раз ты любишь сложные решения, кто я такой, чтоб учить тебя жизни.

Я ступила на тротуар и, не выдержав оглянулась, Зоя Михайловна привалилась к давно некрашеной спинке скамейки и, закрыв глаза, тяжело дышала. Но дышала, и это главное, ритм сердца постепенно замедлялся. Собака крутилась вокруг ног в черных сапогах и жалобно скулила, уговаривая свою хозяйку подняться.

— Она выживет, — проговорил, обгоняя меня, Ленник. — Я не мясник.

— Ты сказочник и насмерть заговоришь любого.

— Лесть — это так приятно, — Ленник передернул плечами, — А твоя сумасшедшая не так проста, если уж вместе с сынком граждан таблетками травила.

— Она не травила, — я догнала мужчину.

— Зря, люди только этого и заслуживают.