На неведомых тропинках. Сквозь чащу

А нечистый двигался дальше, двигался так быстро, что первое тело еще не успело упасть, как он ударил кулаком висок тому, кто должен был разобраться с "вороной". Со мной. Сильно ударил, так бьет боксер в зале по снаряду не жалея и не боясь причинить вред. Череп хрустнул, не тем сухим рассыпчатым звуком, с которым ломается ветка, а влажным глубоким звуком раскалывающегося льда или даже шоколадной плитки. Только в место начинки наружу выплеснулась кровь, много крови. И бывший заключенный все еще думающий, все еще представляющий, как будет разбираться с женщиной, предвкушающий слезы и мольбы, не закончил начатый шаг.

Алые капли окрасили снег, люди умерли до того, как упали. Я слышала их смерть, видела ее, пила последний вдох людей, которые еще не знали, что мертвы, слышала угасающее биение сердец. И никакого равнодушия. Мир вспыхнул яркими красками, миллионами огней эмоций, жестов, звуков, множеством жизней. Они умерли не на алтаре, но это не имело значения. Только коктейль под названием "смерть". Я пила эту мимолетную агонию и искренне жалела, что нельзя растянуть ее до бесконечности. Нельзя…

Все кончилось без моего вмешательства. Баюн схватил священника за шею и скомандовал:

— Стоять, мил человек, стоять!

Этот приказ был слишком мягок, слишком добр, чтобы ему не подчиниться. И третий рабочий, так и не решивший к какому противнику броситься, замер, глядя в черные глаза.

— Просто стой.

— Стою, — отозвался бывший заключенный, он был коротко стрижен, зато на тыльной стороне ладоней росли особенно густо.

Именно это имел в виду Лённик, говоря, что при всей своей силе и скорости может не справиться с охраной колонии. Двое были мертвы, двое еще жили. Даже нечистый не может быть быстр до бесконечности.

— Тихо, — на этот раз баюн отдал приказ священнику.

Не представляю, откуда я это знала, но знала совершенно точно, как вздрагивающий всем телом Андрей. Священник наблюдал, как мужчины падают один за другим, издавая при этом звуки больше похожие не на слова, а на клекот.

— Тихо, — повторил сказочник и прошептал на ухо Андрею, — Доставай его медленно…

Никогда еще приказы не отдавались так ласково. И так быстро исполнялись.

Священник дрожащими руками задрал рясу, под которой оказались обычные голубые джинсы с высокими армейскими ботинками. Рука легла на пояс, запах смазки и пороха я учуяла чуть раньше, чем увидела пистолет. Оружие, из которого давно не стреляли, спящее оружие, не несущее на своем дуле отпечатков чужой смерти. Андрей дрожащей рукой коснулся рукояти, пальцы замерли. И меня тут же коснулось краткая неуверенность, раздумье: "а не воспользоваться ли шансом, а не рискнуть ли…"

— Порадуй меня, — с непередаваемой интонацией попросил Андрея Лённик, его рука лежала на горле Андрея. В ней не было ножа. Но я понимала колебания человека, представляя, какими жесткими и сильными могут быть пальцы сказочника. Одно движение — и конец. Два трупа перед глазами служили наглядным подтверждением.

Четвертый нелюбопытный рабочий остановился в двух шага от часовни, не решаясь приблизиться, и, вытянув тощую шею, посмотрел на меня, а не на того, кто убивал его товарищей, а на женщину, что не пошевелила и пальцем. Другой на его месте давно бы убежал, закричал, вызывал милицию, благо сотовые почти у всех. Только не этот…

Священник сдался. Я поняла это за секунду до выдоха, и за две до того, как он достал пистолет, от которого разило железом и порохом.

— Брось, — последовала очередная команда, и черное оружие полетело в снежную грязь.

Стоящий напротив парализованный взглядом и голосом рабочий взмахнул своими волосатыми руками, словно тоже пытаясь что-то отбросить.

— Чем кокс бодяжите, батюшка? — ноздри Лённика снова раздулись, как тогда на границе участка.

— Мы не… — начал Андрей.

— Вы "да", — припечатал сказочник, — Чистый кокс пахнет не так, для человека совсем не имеет запаха, но это… — он рассмеялся, — Так что вы там говорили о кумирах? Вашим стала "божья трава"? Нет? Сами не употребляете как этот? — краткий взмах рукой, в сторону молчаливого.

Так вот что с ним "не так", вот почему он не тропиться бросаться на нас с кулаками. Судорожное дыхание, озноб и почти нет мыслей… Он не будет защищать их, еще не готов, еще не понял, что следующую дозу возможно брать уже будет не у кого.

— Значит, золотой телец. Как все просто, — Ленник посмотрел на застывшего напротив рабочего, — Возьми заточку, — баюн опустил взгляд на тело, и вместе с взглядом опустился и бывший заключенный.

Я чувствовала, как на него давит сила сказочника, он умел не только допрашивать, он умел заставлять.

Мужчина выпрямился, сжимая в широкой волосатой руке шило. Кровь точками выходила из груди его товарища, но никого из присутствующих это уже не смущало, может быть только Андрея.

Четвертый мужчина качнулся с носок на пятки, не сводя с меня карих глаз. Его взгляд напоминал легкий зуд от укуса насекомого, пока не трогаешь терпимо, но как коснешься, остановиться уже не сможешь.

— Кто вы такие? — прохрипел священник.