На неведомых тропинках. Сквозь чащу

— Да, — в этот раз он не врал, — Но что-то было не так, как с остальными. Поэтому она сейчас психует на стежке. Ты не мог облажаться, а что мог? — я словно не видела растекающихся чернильными кляксами зрачки напротив, — Допрос был, но до конца ли?

— Второй уровень. Всего лишь второй.

— Девушка, — позвали из-за спины, — Вы заблудились? — нормальный вопрос, если бы только не мат и эпитеты рабочих.

— Почему? Пожалел? — я продолжала смотреть на сказочника, — Твоя сила знает, что такое сострадание? Или ее чешуя блестела так ярко, что ты не смог отвести глаз?

— Сказок наслушалась что ли? — он был насмешлив и ироничен, как всегда, вот только запах неуверенности… — Я не успел. Просто не успел. На любой разговор нужно время. А нас вызвали пред светлейшие очи. И поверь, она тоже не молчала, когда Седой спрашивал. Хозяину отвечают все или умирают.

Не знаю почему, но эта фраза резанула меня, словно лезвием. Казалось, что еще чуть-чуть и я все станет ясно, факты легко встанут на свои места, и мне останется только удивляться, что эта простота не бросилась в глаза раньше.

— Именно так, — согласилась я, — Тебе не чем больше торговаться, — и я сделала шаг назад.

Несколько сантиметров под его напряженным взглядом. Судьбоносное движение, или я тогда так думала. Коричневый ботинок опустился на мягкую проминающуюся землю. Освященную землю. И…

Ничего. Бог, если он и существовал когда-то, не отреагировал на святотатство. Зрачки сказочника расширились, почти слившись с радужкой, словно вокруг была темнота, ноздри раздулись, вбирая чужой незнакомый запах.

— Я могу вам помочь? — спросил голос из-за спины, и я повернулась.

Черная сутана сидела на подошедшем мужчине чуть кривовато, правый края то и дело задевал землю и уже успел набрякнуть весенней влагой. Он священника пахло… ничем. Вернее…

— Девушка? Вам помочь?

— А вы хотите? — вопросом на вопрос ответила я, спиной чувствуя жадный взгляд Лённика, но не торопясь оседать на землю.

— Главное хотите ли этого вы.

— Я ищу одного человека.

— Обычно здесь ищут другое, — его взгляд скользнул поверх моего плеча.

Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, Ленника уже не было на прежнем месте. Он ушел быстро и тихо, еще до того как священник поднял глаза. Скользнул правее, туда где стена вплотную подходила к сухим зарослям. Я все еще чувствовала его запах, слышала дыхание и сердце. И знала, что он слышит мои.

— Бога?

— Скорее утешение. Вы верите? — спросил священник.

— В бога? Наверное, — я пожала плечами, — Должен же был кто-то создать мир, Святых, людей и нелюдей. А может, он был не один?

— "Я Господь, Бог твой… да не будет у тебя других богов пред лицем Моим".

— Санек, канай сюда, нечо с лярвой там балакать…

— Первая заповедь, — священник дернул щекой и посторонился, пропуская меня вперед. Обычный жест обычного мужчины.

Я слышала, как Ленник потоптался на месте и переместился левее, заходя за часовню с другой стороны.

— Все любят абсолютную власть, — ответила я и спросила, — А вторая?

— "Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли"

— Не сотвори себе кумира, — повторила я фразу, которую неизвестно от кого и когда слышала вышла к часовне, трое мужчин в спецовках как раз примерялись к большому обтесанному брусу, пила в руках высокого издала задумчивое "данг", четвертый нахохлившись сидел на ступеньках крыльца, — И как? Соблюдают?

— Почти нет.

Ответ оказался неожиданностью, не щербатая улыбка мужика, толкавшего другого локтем, а именно сказанное священником. Сказанное без сожалений или недовольства. И еще я все никак не могла понять, чем от него пахнет. Словно в комнате, где проводили кварцевание, пахло стерильность и еще немного эфиром.

— И какой кумир самый распространенный? Золотой телец? Деньги? — мой взгляд скользнул на сухие выбеленные ветки дерева, которое давно было пора срубить, третий из крутившихся у распила рабочих смачно сплюнул. Сказочник снова отступил за деревья, и стал обходить открытый участок по кругу, от него тянуло каким-то ядовитым любопытством.

— Нет. Есть другой, более сильный и более распространенный. И имя ему — ребенок.

— Ребенок? — я повернулась к священнику, ему удалось привлечь мое внимание и, на миг, я даже забыла, зачем пришла к новой пахнущей деревом часовне. — Чей?

— Любой. Ваш, например. Родившая женщина возводит свое материнство на пьедестал и поклоняется ему, как богу, забывая о себе, о мире, о боге. А ведь дети имеют обыкновение умирать, и это бьет их наотмашь. Вечен только бог и, если любить его превыше всего остального, счастье неминуемо.

— Неминуемо, — повторила я, снова поворачиваясь к дереву, вспоминая первый смех Алисы, ее зубастую улыбку и перемазанный шоколадом рот, я помнила, что чувствовала в те моменты, помнила и надеялась, что могу ощутить вновь, — Вы это серьезно?

— Санек, — позвал его высокий рабочий, бросив пилу. — Причащаться сегодня бум или как?