На неведомых тропинках. Сквозь чащу

— Да, — повторила я, и струны ответили согласным перебором, неужели кто-то сейчас идет по переходу?

— Правильно. Я бы тоже наслаждался.

Сверкнуло, с волос текло прямо за шиворот, одежда липла к телу. Пальцы Ветра сжались на запястье, предваряя судорогу и очередной вой. И в вышине, словно отвечая на этот безумный звук, заворчало, громко и недовольно.

— Не молчи! — просьба больше походила на приказ, и если бы не что-то такое в его глазах, не страх и не просьба, что-то другое… Недоумение? Возможно, но если бы не оно, я бы отбросила его пальцы. Нет не ушла бы, села в грязь и стала бы ждать смерти, как стервятник, как… как падальщик.

— Я не умею читать отходные молитвы.

— И слава Ушедшим. Просто говори, не важно что. Стихи читай.

— Зачем?

— За…, - его снова скрутила боль, и слова превратились в сип, — …тем. Провиди…ца предска…зала, что умру в тишине. Не хочу.

— Что мне говорить? — далекая мелодия приблизилась, и я даже попыталась разглядеть что-то на дороге впереди, но ливень был слишком сильным, он не давал не только видеть, но и слышать, не давал чувствовать запахи и эмоции.

— Без разницы, анекдоты рассказывай. Или убирайся вытирать сопли в другое место.

По его лицу катились крупные капли, словно он плакал каждой порой, каждой клеточкой тела. Пальцы сжимались и разжимались, он снова посмотрел на небо, и то подмигнуло нам молнией.

— Один раз я ходила в кино… вернее, я ходила туда не раз, но последний был, когда мир уже изменился, на стежке прошли года, а там десятилетия.

Ветер молчал, он все еще смотрел во тьму, и только ушедшие знают, что там видел, лишь его рука чуть подрагивала, касаясь моей кожи. Стежка дрожала, а я продолжала говорить.

— Не помню названия фильма, да и смысла тоже, помню пластмассовые очки, мягкие кресла, масляный запах попкорна. А из фильма один эпизод. Там кто-то сражался, кто-то брал штурмом замок или форт, а люди с длинными белыми волосами в шкурах и плащах оборонялись. Викинги? Не помню.

— Кровь текла? — неожиданно четко спросил Ветер.

— Кровь текла, рубили головы, руки и ноги…

— Хорошие воспоминания.

— Защитников становилось все меньше и меньше, пока…

— Их убили?

— Не помню. Их осталось четверо или пятеро, они вышли на врагов, решились на последнюю атаку…

— Умереть с честью? Большей глупости вы люди еще не придумали, хотя нет, придумали, вы плачете над покойниками и закапываете их в землю.

Громыхнуло, идущий от земли холод, словно живое существо, коснулся щиколоток. Холод и голод, эта земля сейчас ждала очередного тела. И пела.

— Выходя на бой, они читали… не знаю, как это называется молитва? Считалка? Боевой гимн?

— Зря я попросил тебя открыть рот.

— Я смерть оставлю за чертой. Предстану чистым пред богами, оставив всякий стыд земной…

Он закричал захлебываясь водой и болью, вторая рука судорожно цеплялась за землю. Вода текла по коже, небо снова расцвело резким штрихом молнии. А в земле, в глубине вторя моим словам, пела стежка.

— Ты слышишь? — тихо спросил он, поднимая голову, — Кто-то идет по переходу?

— Да, — я нахмурилась, всего ничего в роли Великой, но уже почитала свою особенность слышать стежку, чем-то особенным.

Он облизнул бледные губы, грудь затряслась, рука сжались сильнее. Будь я человеком, он сломал бы мне кости. А так просто… умирал.

— Оставлю горесть, суету. Отброшу груз забот. Уйду спокойно налегке, уйду за поворот. Бок о бок с другом…

Стежка вдруг прервала свое пение, и я замолкла вместе с ней, а потом почувствовала, как где-то рядом рвется нить. Не упругая струна перехода, а тонкая едва осязаемая нить жизни.

— Видела бы ты, как она тащила ту икону, — прохрипел Ветер, и я поняла, чья жизнь только что закончилась.

— Следом за врагом, с мечом в руках… — глаза защипало, но ни одна слезинка так и не смешалась с дождем, — Оставив страх.

Ветер вдруг задрожал, забился головой о землю, разбивая затихшее, но тут же снова возобновившее пение стежки фальшивыми нотами.

— Ахр… — боль скручивала его тело раз за разом, не давая ни секунды передышки.

Его агония походила на битое стекло, она оказалась не сладкой, а шершавой, царапающей горло. Не придающей сил, а словно пьющей их, превращая мою силу в слабость, расширяя и без того обширные владения холода. И в день, когда он захлестнет меня с головой, мне станут безразличны все смерти, все люди и наверняка все стежки вместе взятые. В этот день я вполне могу уйти в… да куда угодно и забрать все с собой. И силы, и жизни, и миры. Если в Великих жило такое же равнодушие, они вполне могли попытаться уйти, обрекая своих созданий на гибель без магии.

— Не хочу, — прошептала я, — Не могу.

Ветер захрипел, выгибаясь, его пальцы вдруг стали горячими, такими как при жизни, а мои наоборот заледенели. Струна натянулась и рванулась вверх.

— Нет, — я вырвала руку.

Струна порвалась с громким "танг", которое никто не слышал. Мелодия перехода замерла на самой высокой ноте. Я вдохнула, ожидая, что вот сейчас почувствую тепло чужой смерти… смогу вернуть его, ощутить, что снова живу.