На неведомых тропинках. Сквозь чащу

Стежка мелодично пружинила под ногами, я поняла, что ощущаю ее без всякого усилия, без старания и сосредоточенности, словно слышу играющее в отдалении радио и… Знаете, сейчас на детских площадках землю закрывают такими прорезиненными ковриками или плитками, видимо из соображений безопасности, а раньше просто асфальтировали, видимо из тех же соображений? Суть в том, что именно так ощущала нить перехода идущую вдоль центральной линии, как пружинящую дорогу под ботинками.

Железная дверь была не заперта, из-за нее тянуло тревожным любопытством. Черная труба дома напротив изрыгала черный маслянистый дым, пахло прахом. Я не очень хотела знать, что закидывали в печь за серыми стенами.

Я вошла, безошибочно следуя за стуком чужого сердца. Меня ждали, надеялись и злились, последнее яснее всего чувствовалось в коридоре, обклеенном бежевыми обоями, в мятном освежителе воздуха. Она ждала меня в гостиной, так напоминавшей просторную комнату времен моего детства в деревне у бабушки. Диван, стол, со скатертью, кресло напротив телевизора, чашки в серванте, шарик люстры под потолком. Заячий холм — деревня, а передо мной на диване сидела именно бабушка, выглядевшая как полноватая женщина, которая едва разменяла пятый десяток, чуть жмущий в груди костюм, высокая прическа — вылитая зауч нашей школы.

— Добро пожаловать, — натянуто произнесла она и не менее натянуто добавила, — Великая.

— Правда? — удивилась я, — А по виду не скажешь. Но спасибо на добром слове. — меня так и тянуло на манер моей бабки поклониться в пояс, но я смогла сдержаться.

Белые занавески на окне шевельнулись, я увидела, как к дому подошел "дедок" в кепке, следом женщина с корзиной.

— Что вам у нас надо?

— В прошлый раз вы не спрашивали. — я вспомнила нашу краткую встречу у источника, запах дыма, что шел от соседнего дома, очень напоминал тот.

— В прошлый раз у нам приходила человеческая игрушка Седого, а сейчас…

— Что? — обернулась я, — Нечеловеческая игрушка? Не игрушка?

— Великая.

В ее устах это слово прозвучало прерывисто, "вели…ая" будто она споткнулась и проглотила букву "к", у нас девушки с завода так же о директоре говорили.

— Мне нужна могила, помеченная кругом и крестом, могила ошера Тира, которого похоронила здесь Киу, если это о чем-нибудь вам говорит. Я закопаю недостающие части тела бедолаги и уеду.

Женщина посмотрела в окно, меня коснулось ее сожаление. И решимость.

— Я не знаю, что вы ищите.

— Вранье, знаете. Ваш хранитель знает и даже они, — я ткнула пальцем в окно, где только что подошедший молодой парень в кепке, задумчиво, один за одним, обдирал листики с куста сирени, — знают. И думаю, цена за это знание не окажется непомерно велика.

— Думаете? — он подняла подведенные черным брови, — Что они запросят? В лучшем случае разрешение на охоту.

— В худшем, вы хотите сказать?

— Расплатиться за счет кого-то другого? — она напряженно улыбнулась, — В лучшем. В худшем они потребуют чего-то от вас, вернее от Седого. Вы можете давать обещания от его имени?

— Тогда я разрешу охоту, — я дернула головой, отворачиваясь от окна, перед домом уже стояло человек семь.

— Охоту на незнакомого человека, мужчину, женщину, ребенка? Теперь уже врете вы.

— Туше, — я села напротив ведьмы в кресло.

— Уезжайте.

— Уеду, — согласилась я и увидела, как брови поползли вверх, в моем слове не было ни грамма лжи, — Если убедите меня, что это на самом деле лучше. Неспроста же вы все дергаетесь.

Я выжидательно уставилась на женщину, чувствуя, как ее эмоции сменяют друг друга, как стеклышки цветного стекла в калейдоскопе, каждый раз складываясь в разный рисунок. Сомнение, надежда, отрицание, горечь, и решимость. Снова эта твердокаменная серая решимость, чувства, словно стрелки часов сделали круг и вернулись обратно.

— В Заячьем холме есть легенда… Там, где бы вы не жили, есть легенды? — она подалась вперед.

— Как разочаровывающее прозвучало это "где бы", — я позволила себе улыбку.

— В Юково, — тут же исправилась он.

— Есть, в основном на сценарии к фильмам ужасов смахивают. Ваши такие же?

— У нас есть легенда о последней могиле и круге. — она испытывающе посмотрела на меня, — Когда последний павший будет захоронен, когда будет брошен последний ком земли в последнюю могилу, когда кости утратят силу и обретут покой, круг жизни замкнется. И все кончится.

Я на всякий случай подождала еще минуту, но староста полуприкрыв глаза, продолжала выдерживать трагическую паузу.

— Что все?

— Мы не знаем, но думаю наш холм, наш источник, наше…

— Стоп, то есть сразу предполагаем худшее, несмотря на расплывчатую формулировку?

— Мы должны предполагать худшее, никто не позаботиться о нас, кроме нас самих.

— Отлично, — я встала. И надела рюкзак, — То есть узрев мировую опасность хозяина вы о надвигающееся угрозе оповестили, — женщина не открывая, глаз, кивнула, меня снова кольнуло ее разочарование, — Дайте угадаю, что он ответил… "На ваше усмотрение"? — Она кивнула, — Прям де жавю какое-то.

— Ты надо мной смеешься?

— Есть немного, — призналась я, — знали бы вы, сколько раз я слышала эти слова и что они означают, тоже бы смеялись.