На ночь глядя

Мама протопала по коридору, специально для громкости делая упор на пятки, и закрылась в ванной, видимо, чтобы у меня вообще не осталось шансов что-то сказать. Ни умного, ни глупого. Вода зашумела, разбиваясь большим напором об старую потрескавшуюся раковину. Мама не мыла руки, просто стояла, наверное, глядя в зеркало. В этом мы похожи — я так тоже делаю, когда хочу побыть один, но рядом есть кто-то ещё. Звук воды помогает отвлечься от других и откинуть лишний мусор из головы. Там мама общается с собой, думая, что я как-то потом смогу проникнуть в контекст её обвинений. Подумал, что неплохо бы подготовиться к продолжению, а потом решил — да и хуй с ним. Скоро уеду обратно и больше точно никогда сюда не вернусь. Здесь не ощущаю себя сыном, даже не чувствую себя гостем — я тут словно чужой, случайный прохожий, которому позволили переночевать ночь другую. И от этого кажется, что собственная бесполезность вырастает до гигантских масштабов. Лишний, всегда лишний, как фон для тех, кто по-настоящему знает, что такое жизнь.

Мама молча вышла из ванной, и я заметил, как её руки трясутся. Сухие, всё ещё не отошедшие от мороза снаружи. Я проследовал за ней на кухню. Она поставила чайник и, стоя спиной ко мне, принялась доставать на тарелку печенье, конфеты, какие-то булки, которые до этого держала в шкафчике отдельно от остального хлеба.

— Какой чай будешь? — следующая стадия. Мама делает вид, что всё нормально. И даже если спрошу, она именно так и ответит. — Есть зелёный, есть карамельный, дольки лимона положу. Ещё с малиной, но он сладкий, мне не нравится.

— С малиной.

— Ладно.

Я сидел, прижавшись спиной к стене, повёрнутый лицом к спине матери. Она копошилась на кухне как таракан, не понимающий, за что и схватиться, хотя знает это помещение как свои шесть лапок. В горле сухо, и больно сглатывать слюну. Я жду свой малиновый чай и печенье. Голод отступил, отдав первое место вернувшейся боли на подбородке. Хорошо так защемил.

— Завтра не поедем. У него важное обследование. Послезавтра скажут, когда примерно… — у мамы повисли руки, она чуть не уронила блюдце, которое из последних сил сжимала. Я рванул, чтоб если что поймать посуду налету, но мама вернулась в прежнее состояние. — Если хочешь, можем сходить в кино. Не помню, что там идёт сейчас. Посмотришь афишу?

— Да, хорошо.

Мы пили чай, и мой явно непохож был на малиновый. И долька лимона там плавает, хотя ещё в детстве каждое утро говорил маме, что от него изжога. Опять промолчал, и без того словно сижу на электрическом стуле со случайным срабатыванием. Ток не убьёт, щекотать тоже не станет, он ударит и отступит, словно боясь, что дам сдачи. Слишком горячо в кружке, и страшусь встретиться взглядом с мамой, которая швыркает кипятком и кладёт в рот одну дольку печенья за другой.

— Что будешь на ужин? — мама спросила резко, и я невольно вздрогнул. Понятия не имею, что хочу.

— Не знаю, на твоё усмотрение.

— Ну вот хоть тут бы решил что-нибудь, для тебя же хочу постараться. — Мамин подобный тон даже взрослого меня вдавил в вакуум, и я чуть ли грудью не прижался к животу, согнувшись в стыде.

— Я не голоден.

— Понятно. Опять ждёшь, что за тебя всё решат? Может, пора повзрослеть и что-то сделать самому? Возьмёшь хоть немного ответственности, как поступают умные люди? Так нет же, всё какой-то неприкаянный, тихий, бессловесный.

— Так мне слова и негде вставить!

— Что?

Мама опустила кружку на стол, всё ещё сжимая её ручку в побелевших пальцах. Я на секунду подумал, что сейчас получу горячим чаем в лицо, но потом сам же усмехнулся этой возможности. Неужели настолько боюсь собственную мать?

— Может, просто прекратим? Я всего лишь не знаю, что хочу есть. Я не голоден.

— Да дело даже не в этом! — мама приподняла кружку и опустила со стуком обратно. Она отлично знает, что это заставит меня вздрогнуть ещё раз, и я с открытым от страха ртом уставлюсь на неё, как было не раз. Мама помнит наизусть как никто другой все мои страхи, ведь каждый из них я чётко ей описывал когда-то. — Ты не хочешь вообще ничего делать сам! Живёшь один, ни ребёнка, ни котёнка. Вообще никакой ответственности! Жалкая работа, и некому даже рассказать, чем ты там занят. Вечно сидишь за компьютером, то в игры играешь, то делаешь вид, что делаешь что-то важное.

— Важное для меня, да. И что тут…

— Ты позоришь фамилию!

— Чью? — у меня снесло все барьеры. И я, даже мельком осознавая, к чему идёт конфликт, всё равно ступил в будущий пиздец. Вот он, уже на кончике языка, обожжённого ебучим карамельным чаем с лимоном. — Моя фамилия находится на документах с печатями директоров больших государственных фирм, а твоя вписана в листочек с зарплатой в пятнадцать тысяч! И кто из нас двоих позор?