На ночь глядя

Корни, такие сухие, грязные, тянулись по стенам, пытаясь дотянуться и до меня. Я сжал плечи, сдвинул стопы, словно это уменьшает меня в размерах. Стоял один посреди коридора лишь в трусах и трясся от холода, при этом потея как в бане. Я сходил с ума, я ненавидел своё состояние, но ещё больше ненавидел испытывать всё ещё те обиды, что нанесли когда-то родители.

На кухне пахло едой. Не той, что я делал. Кажется, мама готовила себе что-то вкусное вместо того, чтобы поделиться со мной. Словно услышав мои мысли, она вышла из комнаты, и запах её парфюма опять окружил меня, полностью обезоружив. На лице матери тоже ползали корни. Изо рта они тянулись к глазам, ушам, торчали из ноздрей.

— С тобой всё хорошо? Ты выглядишь болезненно, дать таблетку?

Она и правда не чувствовала того, что её лицо превращалось в дерево? Я так и остался на месте, пока мама силком не затолкала мне в рот две жёлтых таблетки. Проводила до постели и оставила в полной тишине. Поначалу я не мог никак уснуть, пытаясь мириться с шумом и настоящей войной внутри черепа. Но потихоньку взрывы угасали, и красное полотно гнева растворилось. Я уснул, полностью потратив день на ничто, на бред, на фантазию, на книгу, связанную каким-то образом со всей моей жизнью и отравляющую каждое слово.

6

Вымотался донельзя. Проспал всю ночь, в шесть утра встал сам, отключил будильник и умылся, так и не заставив работать зубную щётку по её прямому назначению. Мама на кухне готовила завтрак. Пышный, как тот ужин, когда я только прилетел. Кажется, ошибся с датами, и взял билет обратно слишком рано. Побыть бы ещё, решить старые вопросы, да вот билет невозвратный, и скоро отлёт в другой город. Домом его назвать не могу. И тут тоже не мой дом. Я словно на пару дней превратился в скитальца, не гость и не родственник. Спасибо за еду и до свидания.

— Закажешь такси? — мама спрашивала, опять стоя спиной ко мне.

— Да.

— Не очень дорого? Денег дать?

— Спасибо, у меня есть.

— Ладно.

Мама проводила меня, еле как одетого и не расчёсанного, ведь я самостоятельный и всё могу сделать сам, и даже без напоминаний. Меня перекрестили, как было когда-то, и покрыли воздушным поцелуем. Мамина фишка, которую она придумала ещё в своём подростковом возрасте. Странно немного, ну пусть.

По дороге до аэропорта я еле сдерживался, слёзы душили со всей силы, и гнетущее чувство вины заставляло выпрыгнуть из машины на полном ходу. Я боялся умереть, боялся оказаться на месте отца, но ещё хуже то, что ничего не могу сделать ни с тем, ни с другим. Если что-то и случится, то останусь один. Фатально и бесконечно одинокий, уже привыкший в силу обстоятельств жить только с собой и ни с кем другим. Может, стоит кошку завести?

До отлёта ещё час. Приехал, как и планировал. В аэропорту пусто, словно я один во всей области решил, что сегодня непременно нужно улететь куда-то, и неважно, куда. Лишь бы не здесь, лишь бы не с теми, кто знает меня лучше всех. Это словно уязвимость, которую не могу позволить. Слишком много сил было потрачено на то, чтобы обрести хоть какую-то стабильность, и все эти конструкции чуть не рухнули, когда я встретился с родителями. Неженка, слишком мягкий, чтобы мнить себя взрослым. И седина на висках тут не поможет.

В аэропорту сел у огромного окна. Самолёты стояли, покрытые наледью и ждали своего часа, будто старые автомобили, забытые на стоянке. И ветра там нет, мелкий снег падает и тут же тает на взлётных полосах. Я достал книгу и открыл концовку, понимая, что именно в эту секунду мне необходимо знать, как выглядят последние слова книги. Гадкий плач скрутил в бараний рог, когда я удовлетворил жалкую потребность.

«…и деревянный человечек не может не улыбаться, ведь улыбка буквально выжжена на его лице».