На один раз

Он подумал, что не видел ничего более совершенного. Что теперь всегда будет помнить только это тело, как эталон. Её хрупкие лодыжки, тонкие икры, упругие бёдра, гитарный изгиб талии. Безвольно опущенные руки, грудь с нежными розовыми сосками, тазовые косточки, покрытый едва заметным пушком живот. И эти чёртовы кудряшки.

Он потянул её юбку вверх. Девчонка выгнулась помогая. Её возбуждение, трепещущее, волнующее невозможно было ни изобразить, ни скрыть. Оно пьянило. Оно пахло летом перед грозой.

Всё смешалось у него в душе. Давид не понимал, что с ним происходит.

И предпочёл бы об этом не думать. И не мог.

У него было много женщин, красивых, молодых, страстных. Они выгибались, стонали, раздвигали ноги с блаженным выражением лица. И он брал, порой немного давая взамен, но чаще не скупился на ласку. Только, как оказалось, последние два года он спал лишь с одной женщиной, что сейчас лежала перед ним, хотел лишь её одну.

И сейчас всё было по-другому. Сейчас она действительно была с ним.

Под ним, если быть точным.

Проклятье! Ведь он позволил глупить её брату недоноску, загнал в угол её гнусного отца лишь затем, чтобы сейчас Алекс Квятковская была здесь. Нет, конечно, у него были и другие причины. Но то всего лишь причины, веские, понятные, а это — желание. Жгучее, неконтролируемое, необъяснимое. Неодолимое.

Это то, чего он действительно хотел для себя. Он хотел. Он так этого хотел!

Встав между её ногами, Давид подтянул Алекс к краю стола. Её руки взметнулись над головой. Она выгнулась к нему, и он знал: ничто на свете уже не сможет заставить его остановиться.

Он расстегнул брюки. Она рвано вздохнула. Мучительно выдохнула. Закрыла глаза, напряглась. Словно не знала, что будет дальше. Или боялась.

Давида словно скрутили колючей проволокой и десятки шипов вонзилось в плоть, когда он это увидел — чёртовы картины прошлого опять встали перед глазами. Невинность, что ему тогда померещилась, грезилась опять.

Тогда это стало откровением. Сейчас было ещё хуже. Алтарь, жертва… голова кружилась, превращая реальность в сумасшедший хоровод видений. Смешивая одно с другим и лишь обостряя ощущения.

Давид потянул вниз её трусики. Кружево затрещало. Алекс закрыла руками лицо.

Стыд? Страх? Признание поражения? Но он ведь знал: она этого хотела.

Давид взял её руки за запястья, прижал их к столу над головой, наклонился.

— Посмотри на меня, — заставил он её открыть глаза.

И когда она их распахнула, вошёл. Резко. Глубоко.

Глава 15

Он видел безмолвный крик, что сорвался с её губ и зарычал как зверь. Безумно. Дико.

Он приказывал себе не торопиться, перехватив её за бёдра, но с трудом сдерживался. Видел, как она напряжена, как часто дышит, как её шея покрылась испариной, но это было выше его сил — сдерживаться сейчас.

— Не закрывай лицо, — прохрипел он, когда она снова попыталась от него спрятаться.

Он чувствовал, как она сопротивляется, непроизвольно стараясь свести бёдра. И когда снова открыла глаза, Давиду показалось, она сейчас расплачется.

Это его отрезвило. Он остановился, не понимая, что происходит.

Честное слово, на какой-то мгновенье он растерялся.

— Всё в порядке? — прохрипел он, севшим голосом.

— Всё хорошо, не останавливайся, — выгнулась она, развеивая его сомнения.

Томно застонала, приглашая его продолжать, и, глядя Давиду в глаза, развела колени.

Рвано, отчаянно (Давид сказал бы неумело) она приподнимала ему навстречу бёдра, но, как ни странно, он в жизни не видел ничего чувственней.

Теперь ему даже приходилось её сдерживать, задавая ритм.

Он входил в неё глубоко и мощно, давая понять, кто главный.

А потом произошло то, что обычно происходит само по себе. Она подхватила его темп, её дыхание стало размеренным, взгляд поплыл. Продолжая двигаться ровно и ритмично, Давид наблюдал, как в ней рождаются новые ощущения. Как они нарастают, она меняется. Как она вдруг застыла, с громким стоном запрокинула голову и забылась от удовольствия.

Он кончил вместе с ней в два толчка. И уплывая за край, где они сейчас были вместе и только вдвоём, услышал своё имя, что она выдохнула:

— Давид!

Они долго молчали.

Казалось, полную тишину нарушает лишь звук их бьющихся сердец.

Давид решил, что окончательно сошёл с ума, когда поймал себя на мысли, что хочет её обнять и никогда не отпускать. Но когда он это осознал, в него словно плеснули толчёным льдом, он очнулся.

Вышел из неё, глядя в сторону, поспешно привёл себя в порядок. Порванные трусики, задранная юбка, разведённые ноги — ему не надо было смотреть, чтобы это видеть. Больше всего это походило на расправу, а не на то, чем оно изначально задумывалось — маленькая сладкая месть.

«Ну, всё. Дело сделано», — выдохнул Давид.

А когда торопливо застегнул ширинку и повернулся, увидел, что Алекс уже соскользнула со стола, запахнула растерзанную кофточку, одёрнула мятую юбку, и, не глядя на Давида, пыталась привести в порядок волосы. Кажется, занятие было бесполезным — вид у неё был потрёпанным: губы припухли, ноги дрожали, под глазами залегли круги, словно они провели в постели всю ночь, а не быстренько перепихнулись на столе.