На одном дыхании!

– Вчера я думал… А вы, вы ведь даже не такая же, вы хуже, потому что врете убедительней! Они дуры, у них все на лице написано, а у вас, наоборот, написано, что вы… что вы… благородная. Ангел! А на самом деле…

– На самом деле, – вдруг сказала Глафира, – я устроила ему ужасную сцену, когда первый раз он… мне изменил и я об этом узнала. Ужасную, правда. Мне до сих пор стыдно, хотя много лет прошло. И уйти я хотела немедленно. Я тоже кричала, что это нечестно! Ну вот как вы сейчас. И что я не могу так жить. И конкурировать с его бабами я ни за что не стану! И он меня отговорил, Разлогов! Он сказал – давай ты сейчас пока никуда не пойдешь. А пойдешь, когда встретишь мужчину своей жизни.

– Встретила? – мрачно поинтересовался Дэн Столетов.

Глафира пожала плечами.

– Вроде… да. Вроде встретила.

– И не ушла?..

– Не от кого уходить. Разлогова нет.

– А зачем ты вообще вышла за него замуж, а?! Ну если не любила? Исключительно из-за денег?! Все из-за денег?!

– Дэн, – сказала Глафира, рассматривая его, – я не понимаю, почему должна выворачивать перед тобой душу, но…

Он вдруг покраснел так, что шея пошла пятнами и лоб влажно и нездорово заблестел, будто у него вмиг поднялась температура. Он вытащил из подставки салфетку, зацепил ее, подставка упала, загрохотала…

– Дэн, – продолжала Глафира, когда подставка кое-как совместными усилиями была возвращена на место, – я просто хочу тебе сказать, чтоб ты особенно не расстраивался… Мне поначалу казалось, что Разлогов и есть мужчина моей жизни, понимаешь? И однажды я ему даже об этом сказала! Дура была, вот и сказала. Он пришел в ужас. Нет, правда! Он даже в лице изменился. Он сказал мне, что это невозможно. Вот просто невозможно, и все! Он сказал, что никогда не поверит никакой женщине, и я не исключение. Он сказал, что мы можем прекрасно ладить и все у нас может быть хорошо, только чтобы я не лезла к нему со своей любовью. Он сказал – ты все придумала. И ты ошибаешься. Ты не можешь меня любить, а я не могу любить тебя. Он заявил – мне предназначалась одна-единственная женщина, но ее в моей жизни никогда больше не будет. Я так понимаю, говорил он о бывшей жене, о Марине.

Глафира попила воды из стакана и зачем-то поставила его на блюдце, а кофейную чашку аккуратно пристроила рядом. И посмотрела в окно.

– Я потом часто об этом думала. И вот что придумала. Он тогда и по девицам побежал со страху, понимаешь? Чтобы как-то мне… наглядно продемонстрировать, что он герой не моего романа. Чтобы я ни на что не надеялась. Это трудно объяснить, но мне кажется, так оно и было. Разлогов вообще-то человек разборчивый и непростой, а выбирал то и дело каких-то шлюх, вроде этой Олеси. Я теперь думаю, что он их и не выбирал, а хватал первое, что под руку попадется. Ну то есть кто, а не что!..

– На хрена так жить, я не понимаю! Ты ему врешь, он тебе врет!..

Она пожала плечами.

– Да мы не особенно и врали, Дэн. Мы сразу… ну после того разговора… договорились, и все! Он не спрашивал, с кем я провела вечер, а я его не спрашивала, с кем он провел ночь. Вот и все.

– Все из-за бабок, – повторил Дэн устало, – и девки эти, из журнала, на бабки кидаются, и ты тоже вот… А на вид… благородная…

– Что ты заладил – благородная, благородная… – вспылила Глафира.

– Да я не заладил!

– А не заладил, вспоминай тогда, откуда взялась фотография! Для меня сейчас самое главное – эта фотография. Слушай, и поешь уже, а?! Ну что ты с чашкой, как дурак, сидишь!

Но Дэну есть расхотелось. Он вдруг так обессилел, что мелкой отвратительной дрожью пошли дрожать руки. Он попытался вытащить из пачки сигарету, но никак не получалось, и он вытряхнул ее досадливым резким движением.

Глафира смотрела на него, и ей было очень грустно, и жалко его. Надо же!.. Он думал, что она благородная, а она так его подвела. И совершенно неважно, что вчера он увидел ее первый раз в жизни. Все равно он на нее надеялся, а она его подвела! Она не любила Разлогова, и Разлогов ее не любил, а эта глупая литературная категория – любовь – значила для журналиста Столетова очень много.

– Дэн, – спросила Глафира, подумав про литературные категории, – ты где учился? На журналистике?

– На филфаке, – буркнул Дэн Столетов, – а какая разница?

– Оно и видно.

– Что тебе видно?! Что я дурак малолетний?! Так я это и без тебя знаю!

– Я тоже на филфаке училась, – Глафира улыбнулась. – На ромгерме.

– Да ну? – вяло удивился Дэн. Его это не интересовало. – Романо-германское отделение – это… хорошо. Это… хорошее образование.

– Дэн, не страдай.

– Я стараюсь.

И они замолчали. Глафира взяла у него из пачки сигарету, закурила и сильно затянулась.

…Затянулась. Мелодрама слишком затянулась. Надолго затянулась. Надо заканчивать.

– Дэн, вся фишка в том, что фотографии этой не могло быть. Но она есть. Значит, ее кто-то специально придумал! И если мы узнаем, кто именно, мы узнаем, кто взял мой бриллиант и отдал его Олесе! И, главное, зачем это было проделано.

– Я правда не знаю, – признался Дэн. – Я сдал материал, и все! Но, хочешь, узнаю.

– А как ты узнаешь? У Прохорова спрашивать нельзя.