На охотничьей тропе

Зайнутдинов держал в руках злополучных ондатр и не знал, что с ними сделать. Догнать Андронникова, да он всё равно их назад не возьмёт и ещё прибьёт со злости. Выбросить? Это, пожалуй, правильнее всего. Салим так и хотел сделать, но рука повисла в воздухе…

«Золото, Салимка, топишь, — вдруг подумал он. — Пушнина стране требуется, а ты её, несознательный, в воду. Э-э, нет, так не годится. Ондатр этих теперь не воскресишь, а сдать на склад, всё кое-какая польза будет. Или?..»

Салим долго ещё сидел в раздумье. Лодка, потерявшая управление, крутилась на волнах и её постепенно относило совсем не туда, куда надо было плыть охотнику. Наконец, он бросил ондатр в нос долблёнки и погнал её в сторону Карагола.

* * *

К исходу двенадцатого дня Благинин поднялся с постели и вышел из избушки. Болезнь исчезла, но ещё чувствовалась слабость.

Он прибрёл к пристани, сел на корму своей лодки. С запада дул свежий ветерок, приятно шевеля выбившийся из-под фуражки чуб.

«Эх, сколько времени зря пропало! — подумал Иван. Двенадцать дней… И только потому, что не послушал товарищей. А дал слово два сезонных задания выполнить! Не сдержишь — охотники просмеют. Ещё тогда, после обсуждения договора кое-кто поговаривал: «Без году неделю как ондатру добывает, а уж туда же лезет: обещаю два задания. Хвалится!»

Вспомнилась встреча с Василием Макаровичем Петеряевым, работником научно-исследовательского института, ведавшим выпуском ондатры на Караголе.

Было это в 1935 году. В Вагинском районе ондатра до этого не разводилась. Охотники испокон веков занимались промыслом горностая, хоря, лис, колонка, уничтожали волков, били по первой пороше зайцев. И вот сюда, в степной уголок Сибири, с нежарким летом и трескучими зимами, на самолётах доставили небольших бурых зверьков, с валикообразным туловищем, тупой мордой на короткой шее и длинным хвостом. Благинин наблюдал, как клетки подвозили к заболоченной Тимонаихинской отноге Карагола, открывали их, и зверьки, семеня короткими пятипалыми лапами с бородавками на голой ступне, бежали к озеру, прыгали в воду и быстро плыли, стараясь укрыться в камышах, или, ударив по воде хвостом, ныряли.

— Что, интересные звери? — спросил Петеряев, открывая следующую клетку.

— Интересные, — ответил Благинин, — На нашу крысу похожи.

— То-то же! Это переселенцы из Финляндии. В 1927 году один наш учёный привёз небольшую партию ондатры оттуда и выпустил в Некрасовское озеро на Соловецком острове. А теперь вот уж своих, отечественных, во многие места расселяем. К вам, в Западную Сибирь, в Кзыл-Орду, Иркутскую область…

Благинин долго тогда расспрашивал у Петеряева о зверьках, и тот, размахивая длинными руками, с увлечением рассказывал о переселенцах — о их жизни, повадках, о способах промысла — обо всём, что могло интересовать молодого охотника. А на прощанье по-приятельски похлопал Благинина по плечу и заметил:

— Да ты ещё больше меня о них знать будешь. Вот обживутся здесь, да поразмножатся, тебе же придётся их промышлять, — и многозначительно подмигнул. — Зверёк ценный. Мягкое золото!..

И действительно, ондатра по-хозяйски обосновалась на многих водоёмах Севостьянинской, Тимонаихинской, Власьевской и других отногах Карагола. Она размножалась быстро, семейства зверьков переселялись на всё новые и новые озёра и плёса.

Однако заняться промыслом ондатры Благинину не пришлось. До 1941 года отлов не был разрешён, а тут началась война, и Иван, густо смазав капканы солидолом, связал их на одну бечёвку, повесил в тёмный угол кладовой и ушёл на фронт. Солдатская судьба провела его по многим дорогам от Москвы до Будапешта. Он ходил в разведку, охотился за «языками», шёл в атаку или часами просиживал в укрытии, высматривая через снайперский прицел врага. Охотничья сноровка, находчивость и выносливость помогали во многом, и он считался в полку хорошим солдатом. Но в минуты затишья, греясь у печурки в каком-нибудь блиндаже, он мечтательно смотрел на раскалённые угли и вспоминал родную степь, Харитоновку — большое и красивое, окружённое берёзовой рощей село, в котором он провёл своё детство и юность; девушку с открытым взглядом голубых глаз и двумя белокурыми косами, спускающимися с плеч, которую он называл попросту, Валюшкой.

Тоскуя по ней, Иван понял, как близка, как дорога для него Валентина. А как он был неправ, думая иногда, что не так уж она и хороша, что есть лучше её девушки в селе. Благинин засматривался на них, и Валентина сердилась. И он понял, что сердилась она не зря, потому что, наверное, тоже очень, очень его любила. Да, конечно, любила!

Вспоминался день их расставания. Направляясь с товарищами на станцию, где они должны были грузиться в эшелон, Иван отстал от них. Валентина бросилась к нему, припала к плечу. Он легонько взял её обеими руками за голову, приподнял, стараясь заглянуть в глаза, и увидел, как по щекам покатились две бисерные слезинки. Иван гладил её волосы и не утешал. Хотел сказать многое в эти минуты расставания, но лишь прошептал: «Будешь ждать?». Она разрыдалась и не ответила.