На охотничьей тропе

Зорька!.. Встречал ли ты когда-нибудь её без трепета охотник? Лишь только на востоке появлялась первая золотисто-красная полоска, как кто-нибудь из наиболее нетерпеливых восклицал: «Братцы, наступает!» И ты, и твои товарищи начинали торопиться: собирать чучела, ловить подсадных уток, натягивать на себя охотничье снаряжение и порой, доедая на ходу почти всегда скудный завтрак, быстро шагали к заранее подготовленным скрадкам у излюбленных плёсов. А в голове одна дума: «Как-то оно сегодня, будет ли удача?» И лишь когда мимо проносится первая пара кряковых, ты вскидываешь к плечу ружьё, и выстрел разрезает ещё никем не нарушенную тишину, а селезень, словно споткнувшись, задерживается на миг в воздухе и затем камнем падает в воду. Не трепетало ли у тебя сердце от радости, понятной только настоящему охотнику?

Благинин всегда поднимался первым, когда ещё другие охотники спали, не торопясь выходил из избушки, делал несколько вольных движений и подбегал к турнику, который он сам устроил в прошлом году. Иван крепко хватался за перекладину, раскачивался полусогнувшись и затем быстрым взмахом выкидывал кверху своё мускулистое тело, задерживал его несколько секунд в вертикальном положении и начинал крутить «солнце». Раскрасневшийся, соскакивал на мягкую траву и растирал тело холодной водой.

Тимофей Шнурков, наблюдая, как Благинин выделывает «всякие штуки» на турнике, первое время ворчал:

— И охота тебе, Иван, такими пустяками заниматься. За день-то намаешься и так.

Иван улыбался.

— Это не пустяки, Тимофей Никанорыч. Ты попробуй позаниматься несколько дней, бодрее себя почувствуешь. Охотники должны быть крепкими, здоровыми… Вот обожди, я вас скоро всех приучу к физзарядке. И тебя на турник затащу, — пообещал Благинин.

Тимофей отходил от Ивана в сторону, боясь, как бы в самом деле он его не потащил на турник.

Слова Благинина сбылись. Охотники, наблюдая, как искусно работает на турнике Иван, сами стали пробовать делать то же самое, перенимая его сноровку. И теперь многие начинали свой трудовой день с турника.

После завтрака охотники спешили на промысел. Благинин делал всё спокойно и уверенно, по-хозяйски, и лишь когда убеждался, что всё у него ладно пригнано, ничто не забыто, взваливал на плечо тяжёлую ношу капканов, на другое закидывал ружьё и так же неторопливо шагал к пристани, где стояла у него небольшая, но устойчивая на воде ходкая лодка — долблёнка.

На этот раз он изменил своим привычкам. Поднялся раньше других охотников, но не пошёл, как всегда, к турнику — чувствовал ещё слабость после перенесённой болезни, а быстро собрал ловушки и, торопясь, направился к пристани. Нетерпеливо оттолкнул лодку от берега, прыгнул на корму, чуть не свалившись в воду, — и зорьку встречал уже в районе закреплённых за ним водоёмов.

Загнав лодку в рогозовый валежник, Иван положил весло на дно долблёнки, раздвинул перед собой ещё зелёные ветви камыша и начал пристально всматриваться в прибрежные заводи. Тишина… Ветер утих, и вода, окрашенная восходящим солнцем в пурпурооранжевый цвет, неподвижно застыла в берегах.

Рассеивается предутренний туман. Благинин отыскивает взглядом установленные им ещё весной кормовые столики: один, другой, ещё и ещё. Вокруг них разбросаны остатки болотной калужницы, трилистной вахты, земноводной гречихи, телореза и других растений, которыми лакомились зверьки. К столикам на воде в ряске проделаны дорожки — это следы проплывших ондатр. С ближнего камышового щитика спрыгнул в воду бурый зверёк и поплыл, на поверхности видны лишь голова да хвост, да небольшие морщинки волн раздвигаются в разные стороны.

Сердце забилось чаще и, как показалось Ивану, громче. Охотничий азарт у него возникал всегда, когда он видел этих небольших зверьков, которых ему предстояло отловить.

— Ну, длиннохвостые, вот и опять встретились, — вслух проговорил Благинин и, упираясь веслом в валежник, направил лодку к ближайшей кормовой площадке. Здесь он сделал небольшое углубление, установил в нём насторожённый капкан, привязав цепочку к стеблю рогоза.

Охотник объехал все кормовые площадки, на каждой устанавливал капкан, а на больших — два, три. Когда работа была окончена, он удовлетворённо закурил папироску, глубоко затянулся дымом и, не торопясь, направил лодку в камышовую просеку, ведущую на другой плёс.

Над камышами пролетали кряковые утки, в одиночку проносились всегда торопящиеся беспокойные чирки, в вышине два коршуна, что-то не поделив между собой, со стоном налетали друг на друга. Издалека доносились глухие выстрелы. На востоке, чуть выше линии горизонта, повис в небе большой раскалённый диск солнца. Иван смотрел на окружающую природу, которая после появления солнца оживала, окрашивалась в новые, более богатые краски, и ему хотелось петь, петь песню задорную и весёлую.