На охотничьей тропе

Благинин отстранил её от себя и, не оглядываясь, пошёл просёлочной дорогой. У одинокой берёзы, увешанной зелёными серёжками, он остановился поправить съехавшую со спины котомку. Обернулся в сторону села — оно скрылось за пригорком, а на пригорке, словно изваяние, застыла девичья фигурка с протянутой вперёд рукой. И Иван понял, что Валентина всё ещё махала ему вслед платочком, может быть, мокрым от слёз.

Между боями он часто писал ей письма, но ответа не было. Попросил мать узнать, где Валя, и мать сообщила, что куда-то уехала учиться, говорят, в Москву. Где-то она?.. Наверное, уже и забыла? Что я для неё? Был охотником, теперь солдат, а потом… потом опять охотник А она? Окончит институт, встретит на своём пути хорошего человека, образованного, ей под стать, может быть, инженера или учёного, и будет счастлива. Нет, не нужен он ей! — Иван горько вздыхал и, стараясь отогнать от себя невесёлые думы, вспоминал другие, близкие сердцу, картины: степь, покрытая белым полотном снега, застывшие озёра, куржаковая бахрома на берёзах. Трескучий мороз, здоровый и приятный, какой бывает только в Сибири… А он, Иван Благинин, разрумянившийся, бежит по снегу на лёгких лыжах с «тозовкой» за плечом по волчьей тропе или по лисьему следу. Потом новые и новые картины. И вот ему уже кажется, что он сидит не у потухающих углей походной печурки в блиндаже, на чужой земле, а в кругу друзей-промысловиков у охотничьего костра, в котором весело потрескивают берёзовые головешки Поднимал глаза от жаркого костра, и Ивана окружали сырые и тёмные стены, бревенчатые накаты блиндажа. На нарах натруженно храпят боевые товарищи. Благинин поднимался, закидывал руки за голову и, потягиваясь здоровым телом, говорил вслух:

— Размечтался… Эх, скорее бы! Как хочется в родную Сибирь, — и после этого ещё злее бил гитлеровцев, оторвавших его от любимого занятия.

Вернувшись в Харитоновку, он навестил всех родных и знакомых, справился о товарищах: кое-кто уже вернулся домой, кое-кто ещё служит в армии, а кое-кто уже никогда больше не вернётся, погибнув на чужой земле.

Поинтересовался и Валентиной, но никто толком не знал, где она: мать её умерла в первый же год войны, а отец ещё не вернулся из армии.

— Куда же теперь, Иван? — поинтересовались товарищи. — Поди, теперь в селе и остаться не захочешь?

— На своё место, на своё. В степь, — ответил Иван и полез в кладовку, где у него были спрятаны ловушки.

Он бережно снял связку капканов с гвоздя и долго старательно сгонял с них наждаком налёт ржавчины.

Через неделю он пришёл в созданное уже без него ондатровое промысловое хозяйство и, подавая заявление директору, сказал:

— Думаю заняться промыслом.

Его зачислили штатным охотником. И снова утренние зори, дни промысла, то лёгкие, то трудные, а порой даже опасные в поединке со зверем, ошибки, неудачи, радости побед, долгие беседы с товарищами у костра.

Промысел на ондатру был для Благинина новым. Помогали друзья, читал книги, наблюдал сам за повадками зверьков, упорно постигая всё то, что называется охотничьим искусством. Прав был Петеряев, когда говорил, что Благинин сам будет знать об ондатре всё, что надо для промысловика. И не случайно поэтому взял Иван на себя такое обязательство, о котором не смел бы и думать ещё год тому назад.

«Что ж, отстал от других охотников из-за болезни, да не всё потеряно. Есть ещё возможность: «питомник» — на Епифановском. Завтра же туда выеду», — решил Благинин, дыша полной грудью, наслаждаясь запахами болотной калужницы и увядающего белокрыльника.

* * *

Зорится…

На горизонте появляется белая полоса, затем к ней присоединяются красные полоски, которые постепенно растут, ширятся, и вскоре весь восточный небосвод становится багряным, отчего кажется, что кто-то там, далеко, зажёг на большом пространстве сухие камыши, и теперь всё небо отражает большое зарево пожара.

Ночь постепенно исчезает, и вот уже становятся видны прибрежные камышовые заросли, а дальше — широкая полоса воды, от которой поднимается предрассветный молочно-белый туман. В воздухе, насыщенном тишиной, раздаётся первый гулкий выстрел, через небольшой промежуток времени где-то дальше ему глухо вторит другой, затем ещё и ещё. Это рабочие паровозного депо, приехавшие сюда провести свой день отдыха, открывали счёт охотничьим трофеям.