На орловском направлении. Отыгрыш

Кстати, Сафонов своим эпикурейством и сибаритством не раз удивлял привыкшего довольствоваться малым, а может, от природы неприхотливого Годунова, но кушать майор, в самом деле, мог где угодно и, по большому счёту, что угодно, от наваристого домашнего борща до ресторанного кошмара авангардиста — мяса в шоколаде. А уж пшёнке с тушняком точно влёт присвоил бы наивысший в его пищевой табели о рангах чин «мирового закусона». Что может быть общего между хамоватым насмешником Лехой, которому ничего не стоило даже под обычный чай в караулке Поста № 1 выдать сентенцию вроде: «Мы с тобой, Саня, урожденные шестидесятники, а значит, прирожденные сволочи», и старомодным, успевшим пожить-обтесаться ещё в XIX веке Оболенским? А вот что-то одинаковое в них не то чуется, не то чудится. Может, из-за того, что оба — воевавшие. А он, Годунов, — сбоку припёка. Даже сейчас — вроде, он и в гуще событий, но на чужие смерти со стороны глядит. Мартынов едва успел застать командующего в Орле, доложил по потерям в районе Дмитровска: предварительно — пятеро убитых, двенадцать раненых…

Что-то тебя, Александр Василич, совсем не туда понесло. С твоим-то умением иной раз накликать незваное!

От блиндажа до высокой ракиты, на которой устроен НП, всего-то метров тридцать. А сидит в том «вороньем гнезде» сержант-чекист по фамилии Орлов. О появлении немцев известит своевременно. Так что бери пример с бывалых, товарищ старший майор, пей чаёк. И жди так, как будто бы уже давным-давно всего в жизни дождался.

— А как же вы, Николай Николаевич, в тыловиках-то оказались? — вопрос — то, что надо для неторопливой застольной беседы, да и узнать вправду интересно.

— Как и полагается упрямому старику, товарищ командующий, — Оболенский горделиво приосанился. — В тридцать девятом собирались меня вчистую списать — дескать, сердчишко шалит… ну, и всё такое прочее, что эскулапы привыкли именовать непонятными словами, а по-нашему оно называется старость не радость. А мне, верьте-не верьте, страсть как не захотелось дома сидеть да цветочки в палисаднике горючими слезами поливать…

Годунов понимающе усмехнулся.

— Здешнее начальство уперлось, я уперся в ответ, — старый артиллерист привычным движением провел пальцем по подбородку, будто проверяя, не пора ли бриться (Александр Васильевич поморщился, вспоминая свои ночные труды по приведению физиономии в надлежащий порядок: опасная бритва профанства не прощает). — Ну, и написал в Москву, прямо товарищу Шапошникову. Ну и вот… — развел руками: мол, так получилось. — Надюша, дочка моя, до сих пор нет-нет да посмеивается, — Оболенский с усмешкой развел руками. — Она у меня девица своенравная, палец в рот не клади. Даже фамилию сменила на бабкину девичью, Минаковой стала. Не хочу, говорит, старорежимную дворянскую носить. А у нас в роду никаких дворян и в помине не было. Дьячки были, приказчики, мастеровые, опять же…

— Семья-то ваша эвакуировалась? — осторожно спросил Годунов. Уже не из любопытства. Даже его опыта — опыта службы в мирное время — хватало для того, чтобы уверенно сказать: для дела лучше и для окружающих надёжнее, когда душа в командира за жену и детишек не болит.

— Дочь — третьего дня, — Николай Николаевич аккуратно обтер стакан платком. — Вместе с окружным госпиталем. Медицинская сестра она. А жена осталась. Так уж у нас заведено, по старинке, — куда, как говорится, иголка…

Закрывающий вход брезент колыхнулся, и ещё до того, как в блиндаж ввалился взбудораженный мальчишка-боец, командиры уже были на ногах — докладывать ничего не понадобилось.

До ракиты — полсотни шагов Годунова, для Оболенского, наверное, чуть побольше. Все равно не больше полутора минут. А кажется — едва успели. Так быстро Санька, кажется, никогда на дерево не взбирался, даже в далеком отрочестве, когда приятель подбил его сравнить яблоки из бабкиного сада с соседскими. Потом пришлось спасаться от двух злющих полканов… и дома дед добавил, да так, что внук раз и навсегда уяснил, чем отличается бабушкино «ругаться» от дедова «полкана спускать».

Это воспоминание прошло по краю сознания уже тогда, когда Александр Васильевич оглядел видимый кусок дороги в бинокль и выдохнул. НП старики-артиллеристы выбрали со знанием дела, а короткий предутренний дождичек прибил пыль, так что обзор был — лучше не придумаешь. И логика немцев не разочаровала — оказалась именно такой, на какую крепко надеялся Годунов. На тридцати с лишним километрах от Лубянок до Бельдяжек гитлеровцев ждали всего лишь три минных засады (вполне вероятно, они были благополучно обнаружены доблестными солдатами вермахта) и один взорванный мост…

Доводилось, помнится, читать в сборнике весьма ироничную статью кого-то из именитых фронтовых журналистов — кажется, Эренбурга… или всё-таки Полевого? (угу, самое время ты выбрал, Саня, для своего «вспомнить всё»!) — под названием «Фрицы этого лета». О продуктах, так сказать, тотальной мобилизации: смех и слёзы.