На орловском направлении. Отыгрыш

Руководящего оборудованием артиллерийской бронеплощадки артиллериста с «пилой» демаскирующих рубиновых треугольников на защитных петлицах и в ещё более заметных синих шароварах образца конца двадцатых годов нельзя не заметить. А увидев однажды — невозможно забыть этих тяжёлых пшеничных усов и бакенбард, как у генерала Скобелева на картинках из старого журнала. Ну а матерно-рифмованные «загибы» и «перегибы», с упоминанием буржуев, кайзера Вильгельма впополам с Гинденбургом, Врангелем и бесноватым Адольфом в исполнении бывшего старшего фейерверкера береговой артиллерии с форта «Белая Лошадь» Ивана Никодимова явно могут претендовать на звание шедевров русской командной лексики наравне с хрестоматийными «Большим и Малым петровскими»… Ничего не поделаешь: командир орудия — типичное порождение унтер-офицерского состава прежней армии. Так ему и сказал, демонстрируя не только начитанность, но и незаурядную храбрость, тощий парень в очках — и следующие десять минут то краснел, то бледнел, вынужденно обогащаясь знаниями: в дореволюционные-де времена нерадивого нижнего чина господин старший фейерверкер мог не только матом обложить или под ружьё поставить, но и зубы тому начистить не постеснялся бы, особенно получив на то приказ офицера. «Их благородия», за небольшим исключением, предпочитали сами ручек не марать: для грязной работы существовали, к взаимной радости, унтера… Зато чего-чего, а службу в те годы солдатики знали «на ять». Вон, с германцами за польские уезды больше года дрались, пока не отступили. Не то что нынче: война всего четвёртый месяц идёт, а немчура уже до Брянска докатилась на плечах Рабоче-Крестьянской, со дня на день у родного Орла будет, так-то, студент!.. Да, верно Советская власть поступила, объявив всенародную мобилизацию. Ещё послужат России старые солдаты. А ежели что… Так все на том свете будем, сколько тех годов-то осталось?! Чуть раньше, чуть позже… А за Отечество живот положивших всяко в райские кущи принимают без пропуска…

Давно уже был приставлен к делу худосочный умник, а Никодимов, сам того не замечая, продолжал бормотать вслух — пока не перехватил удивленно-испуганный взгляд пробегающего мальца лет тринадцати.

Даже детвора посильное участие принимает в общем деле. Кто песочницу на паровозе заправляет, кто, впрягшись по двое-трое в тележки, подвозит бидоны с водой и ящики консервов. А что делать: оставшихся в городе автомашин несколько штук, подводы все тоже постоянно в разъездах, трамваи — и те приспособили для перевозки воинских грузов. Вот и приходится возить на себе… А рядом, стоя на садовой стремянке, выводит кистью алые буквы по ржавчине востроносенькая художница-подросток. «Красный Орёл» — блестит на котельном железе пулемётного полувагона. Ниже, как раз между амбразурами, разметав, словно крылья, бурку, застыл в стремительном галопе силуэт конника.

…Спустя всего четыре часа, издав лишь один традиционный свисток отправления, эрзац-блиндопоезд, словно железный призрак минувшей Гражданской войны, толкая перед собой груженную шпалами и рельсами платформу, где за мешками с песком ёжились от сквозняка ополченцы-«путейцы» с трёхлинейками и ДТ-27, прополз мимо деповских зданий, рабочей столовой, простучал колесами на стрелках и вышел за зелёный семафор. Пункт назначения — станция Нарышкино.

Ветер проникал под колючие, пахнущие складом, свежевыданные шинели второго и третьего срока, высвистывал короткие мелодии в оргАне винтовочных и пулемётных дул, швырял клочья дыма и искры из паровозной трубы прямо в пулемётный полувагон.

Бойцы команды торопливо осваивали свою движущуюся фортецию, хлебали густой гороховый суп и перловую кашу-«шрапнель», притащенные перед самым отправлением в зелёных термосах теми же помощниками-подростками. Окончившие приём пищи снаряжали пулемётные ленты ДШК и заполняли винтовочные обоймы: благо по личному распоряжению Годунова на БеПо, помимо самих боеприпасов, было доставлено с окружных складов аж пять ящиков пустых обойм и коробок с лентами.

Старики-артиллеристы, собравшись на снарядных ящиках, отдыхали после тяжёлого труда. Двое переговаривались о своих соседских делах: дома-то стоят на одной улице, почитай, напротив друг дружки. Кто-то молча сосредоточенно курил, дымок из вишнёвой трубки сносило назад и он смешивался с дымом паровоза. Остальные же, окружив рвущего сочные звуки из тульской двухрядки гармониста Ираклия Пименова, слаженно — будто и не было десятилетий, минувших со времен царской солдатчины и замятни Гражданской, — подтягивали никодимовскому баритону: