На осколках гордости

Дернулась, когда он сжал очередной лист, пробив его когтем. Второй рукой уперся в стол и опустил голову на грудь. Я невольно отступила к двери. Злится. Сильно злится, раз не сумел скрыть этого. Но может, стоит поинтересоваться не плохо ли ему? Или промолчать безопаснее?

Показалось, что я привыкла к тишине, а Волтуар все еще неподвижно стоял, склонившись над столом. Духи вспыхнули символом в воздухе, и только тогда правитель вышел из оцепенения. Он спрятал испорченный документ в верхнюю шуфлядку и направился к двери. Прошел мимо меня, не кинув в мою сторону и мимолетного взгляда.

— Все готово, почтенный, — донесся мужской голос от входа.

— Ждите.

Звуки снова оборвались, а позже тепло окутало спину. От объятий я непроизвольно поежилась, но Волтуар только крепче прижал меня к себе. Я дрожала.

— Не бойся, Асфирель, — поцеловав в шею, прошептал он. — Я никогда не причиню тебе вреда.

Я положила руки поверх его, сжала длинные пальцы в своих, но, наткнувшись на коготки, мгновенно ослабила хватку. Тихо спросила:

— В чем я ошиблась? Мне нельзя было брать лук в руки?

Он усмехнулся и на секунду отпустил меня, но только чтобы поднять на руки. Я обняла его за шею, крепко удерживала, пока он не сел вместе со мной на диван. Поцелуй в висок, нежное поглаживание по спине — все так не соотносилось с его проявившимся недавно настроением.

— Для девушек у нас есть другие луки. Они стреляют по праздникам, выигрывают сладости, дешевые украшения, статуэтки из дерева… Развлекаются. Я злюсь не на тебя.

— На Вольного? — нахмурилась я.

Волтуар погладил мою щеку, волосы, а после надавил на голову, и я вынужденно прижалась к его плечу. Насколько могла обхватила его руками, обняла, как если бы в самом деле был мне дорог.

— На себя, — тихо ответил он. — Я злюсь на себя, Асфирель. Мне хочется о многом тебе рассказать, чтобы ты поняла меня, но обязательства не позволяют. Многое навалилось… Но ты не виновата.

— Тогда почему вы запираете меня? — полушепотом поинтересовалась, потершись щекой о плечо и закрыв глаза.

— В первую очередь для твоей безопасности. Я снова обращался к сильным духам Цветущего плато, они будут оберегать тебя, пока я не вернусь.

— Но только в пределах моей комнаты, — вспомнила я случай с Сиелрой. — И от кого защита?

Я попробовала поднять голову, чтобы увидеть лицо Волтуара, но он не позволил — прижал к себе.

— Я верю тебе, — жестко произнес он. — Верю, что Вольный способен обмануть духов. Не хочу, чтобы ты пострадала.

Я затаила дыхание, ожидая продолжения, но Волтуар молчал. Он что-то знает? Кейел передумал о перемирии?

— Почему вы…

— Я не могу обо всем рассказывать тебе, — перебил Волтуар, а затем мягко поинтересовался: — Твое любопытство можно как-то контролировать? Я скучал по тебе.

И что необходимо ответить ему?

— Вы пропали, — прошептала я.

— В регионе произошло несчастье, — шумно выдохнул он. — Любовницам не рассказывают о горестях, чтобы не портить вам настроение. Но тебе, наверное, следует узнать. Надеюсь, тогда ты поймешь, почему я не сдержался только что. Я не злюсь на тебя, — повторил, а затем, поглаживая меня по голове, сказал тише: — Я еду на казнь, Асфирель.

Я напряглась, вспоминая Васгор с его убранством. Жатва безымянных — чудовищное зверство.

— Арлун наведалась в деревню на окраине региона.

— Кто это? — спросила я. — Кто-то вроде Аньи?

— Кто-то вроде Аньи, — в голосе Волтуара послышалась улыбка, но горечь она не затмила. — Арлун приходит к нуждающимся и помогает им. На первый взгляд, ее поступок несет лишь доброту, однако в расчетливости Повелительнице коварства нет равных. Она приходила слишком редко в Фадрагос, а может, и часто, но мы не знаем — у нее всегда разный облик. Сейчас она наведалась во сне к молодому человеку. Его мать появилась в деревне на поздних сроках, о муже ее никто не слышал, из какой гильдии была тоже неизвестно. Местные предполагали, что изнасиловали девушку, и она скрывалась. Роды были трудными, она не выдержала. Парня кое-как выходили, кормили молоком мсита, попеременно передавая его из рук на руки. На двадцать четвертом периоде ему отдали крохотный дом, где только-только умерла одинокая травница, отправили жить туда…

Я нахмурилась, переводя периоды в привычные годы. Получается, мальчику было чуть больше шести лет. Не рано для самостоятельности?

Волтуар продолжал говорить, но как-то осторожно, подбирая слова:

— Он часто болел, недоедал — вырос несуразным. На его лице были болотные гнойники, волосы редкие, кости кривые, а зубы…

— Он был страшным, — решила помочь я правителю.