На осколках разбитых надежд (СИ)

— Быть может, я почитаю вам? Это отвлечет от дурных мыслей, — предложила Лена и потянула к книгам, лежащим на тумбочке у кровати. Ее бы это тоже отвлекло от собственных чувств, поэтому она обрадовалась, когда Иоганн кивнул в ответ.

Сюжет пьесы не особо увлек Лену в тот момент. Она никогда не любила трагедии из-за смертей, которыми непременно изобиловали пьесы. «Мария Стюарт» Шиллера не стала исключением. Некоторых слов Лена не понимала, но знала, какой финал ждет героиню. Но строки о любви, которые писал некогда Шиллер, захватили все же ее в плен.

— Любовь к тебе! Пусть связь миров порвется и, набежав из бездн, второй потоп поглотит все живое на земле — мне все равно! Лишь ты моя отрада, а без тебя и жизни мне не надо…

— Вот оно! — вдруг воскликнул Иоганн так громко, что Лена, погруженная в собственные мысли с головой, вздрогнула от неожиданности. — Прости, Воробушек. Просто мне пришла в голову одна мысль, и… я бы, наверное, желал обдумать ее толком. А еще, может, удастся немного поспать. Ты не возражаешь, если мы продолжим чтение позднее днем? Я дума. Тебе тоже не будет лишним отдохнуть перед началом дня.

Разумеется, она не возражала. Поэтому подчинилась его просьбе и ушла к себе, гадая, что именно пришло в голову Иоганна. Поспасть Лене, правда, удалось всего два часа. Девушки не стали будить ее в привычное время, чтобы приступить вместе к работам. Биргит смилостивилась и не стала требовать Лену вниз, давая ей возможность отдохнуть. Зато потребовала к себе баронесса, едва только узнала, что Рихард уехал рано утром.

Немка была в ярости. Лена сразу это поняла, когда переступила порог ее спальни, в которой никогда прежде не была. Эти покои заметно отличались от комнат мужчин. Шелковые цветочные обои, дорогие бархатные занавес на окнах и на балдахине огромной кровати, стекло подвесок люстры и светильников у кровати. И цветочный аромат духов, от которого так сладко закружило голову.

— Я полагаю, ты знаешь, что это такое! — холодно произнесла баронесса и опустила конверт на блестящую поверхность маленького столика, за которым завтракала, сидя у окна. Широкие рукава ее шелкового халата при этом мягко скользнули вниз, словно крылья опустились на пол. Лена впервые видела такой халат. Неудивительно потому, что замешкалась в ответом, завороженная облачением баронессы и роскошью ее комнаты.

— Это письмо господина Рихарда. Он попросил передать вам при отъезде.

— Это-то мне ясно. Я не понимаю, почему никто не потрудился разбудить меня, чтобы я попрощалась с сыном! — возмутилась баронесса. Лена пригляделась к ней и только сейчас заметила, как она разъярена. Даже кончик носа побелел от злости. Но надо отдать должное — ее ярость клокотала где-то глубоко внутри, не выплескивалась в эмоциях или жестах. И это-то и было самым опасным, по мнению Лены. Тлеющие вулканы всегда извергались неожиданно и были особенно разрушительными.

— Ты ведь знала, что он уезжает совсем не в санаторий. Неужели в твоей хорошенькой маленькой голове даже мысль не мелькнула о том, что нужно делать? Неужели и ты такая же тупая, как и остальные русские? Я думала, что в тебе есть достаточно разума, раз ты сумела выучить наш язык. Но нет! Ты знаешь, тут в соседней земле есть прекрасное место для людей, где не нужно думать вообще. В отделении лагеря Равенсбрюк нужно только исправно выполнять команды и трудиться на благо Германии.

— Но господин Рихард сам… — попыталась оправдаться Лена, у которой сердце замедлило ход при слове «лагерь». Но была тут же остановлена.

— Моя госпожа, — вдруг выступила Биргит вперед и дернула Лену за фартук, вынуждая молчать. — Моя госпожа, вините меня. Я выучила русских не принимать решения без совета со мной. А думать, моя госпожа, им вообще вредно.

— И видишь, к чему это привело? — произнесла холодно баронесса. — Я пропустила отъезд моего мальчика. Если бы ты не попрощалась с Клаусом!..

— Бог даст, господин Рихард приедет в отпуск, как на прошлое Рождество, помните? — сказала Биргит. А потом подошла к комоду, на котором стояли коробки с пилюлями и порошками, намешала что-то в стакане воды и поднесла тот баронессе.

— Выпейте, моя госпожа, лекарство. Головная боль тут же уйдет.

— Я отказываюсь от лекарств, — чуть капризно проговорила баронесса, поднося ладонь к глазам. — Из-за своей бессонницы я пропустила отъезд Ритци.

— Ну-ну, будет, — успокаивающе сказала Биргит. — Бессонница — одно можно потерпеть, а головную боль терпеть не стоит. Вредно для сосудов.

Баронесса взяла стакан и снова посмотрела на Лену. Та не ожидала поймать на себе пристальный взгляд женщины и не успела опустить взгляд в пол, как должно было. Баронесса тут же недовольно поджала губы.

— Никакого почтения от этой русской. Прошло уже два с лишним месяца, а она так и осталась дикой. Отправь ее к Штайлеру или приставь к Штефану в сад. Не хочу пока ее видеть в доме. Сразу же вспоминаю, что Ритци уехал, не попрощавшись…

— Но… но что скажет на это господин Иоганн? — спросила Биргит.

— Ему поможет временно одна из русских. Я так решила. На этом все.