На осколках разбитых надежд (СИ)

Она знала это и после, когда торопилась к дому, удивлялась тому, что не сумела сдержаться. А ей опасно идти на открытую конфронтацию. Месяцы, которые город находился в оккупации, научили этому всех жителей Минска. И именно об этом постоянно напоминал ей Яков. «Будь неприметной. Они не заподозрят тебя ни в чем, если не будешь показывать свою ненависть», — учил он.

При мысли о Якове в душе снова проснулось смятение и страх. Лена должна была встретиться с ним на рынке, но пока она не знала, что сулит ей разговор с Ротбауэром, видеться с ним было опасно для них обоих. Сейчас по слухам, передающимся шепотом друг другу, в Минске ходили зачистки. Поговаривали, что по доносу кого-то из своих немцам удалось арестовать около сотни человек, планировавших вооруженное нападение то ли на гестапо, то ли на здание администрации. Никогда нельзя было точно знать, что именно происходило в городе, и сколько человек было арестовано. Немцы вряд ли говорили правду, когда объявляли об очередной «облаве» или казни, слухи тоже едва ли несли в себе крупицу истины. Да расспрашивать было себе дороже…

Пытаясь подавить нервную дрожь, которой вдруг затряслись колени, Лена укрылась от реальности окружающего ее сейчас мира там, где всегда находила покой и умиротворение. Она сделала пару глубоких вздохов и мысленно воскресила в памяти одно из прошлых занятий в училище. Представила сидящую за роялем Глафиру Сергеевну, аккомпаниаторшу из училища, чьи пальцы плавно двигались от клавиши к клавише, извлекая на свет волшебную мелодию Чайковского. Услышала ее, будто наяву, и погрузилась в мир звуков, мысленно отстраняясь от всего происходящего вокруг, пока торопливо шла домой.

В квартире пахло свежей выпечкой. Лена теперь ни за что бы ни спутала этот неповторимый аромат, от которого так сладко сжималось все внутри. И не только от голода, постоянного спутника последних месяцев. От воспоминания о прошлой жизни, когда каждое второе воскресенье мама пекла пироги. Зимой — с капустой и сладкие с вареньем, а летом со свежими ягодами. Едва ли когда мама снова возьмется за выпечку, и дело тут не только в том, что сейчас сложно достать яиц и сахара.

Татьяна Георгиевна привычно сидела у окна, сложив руки на коленях. Она любила с недавних пор наблюдать через стекло за тем, что творилось на улице, куда выходили окна комнаты. Словно ждала кого-то, вглядываясь в лица прохожих. Или высматривала прошлое в руинах разрушенного города.

— Я дома, — проговорила Лена. Ответом ей был привычный рассказ о событиях выдуманного разумом матери мира. Поэтому Лена не особо вслушивалась в него, изредка вставляя короткие реплики. Поставила у входа в комнату грязные от весенней жижи калоши, быстро расстегнула тонкое пальто. Подбросила щепы на тлеющие угли в печи, чтобы встретить прохладу вечера в тепле. Потом поспешно вымыла руки и принялась за скудный ужин — пожарила на тонком ломтике сала картошку, которую сохранила с обеда.

Ужин провели, говоря о прошлом, которое для матери по-прежнему было настоящим с легким налетом выдумки. Лена отвечала на знакомые вопросы матери, повторяя уже заученную наизусть ложь.

В театре все хорошо. Лену не ввели пока ни в одну из постановок, поэтому она не приглашает никого. Незачем. Вот когда выйдет из дальних рядов кордебалета, тогда и позовет всех на премьеру.

У Коли и Люши все хорошо в Перми. Лена звонила недавно в контору брата.

Соболевы все еще в командировке в Москве. Котя в далекой Сибири. Да, давно не пишет, видимо, занят.

У Йоффе тоже все хорошо. Они передавали привет. Может быть, когда немного подрастет их кроха, Лея сможет вырваться в гости из другого района Минска, где им дали от завода комнату побольше.

Но именно сегодня в преддверии разговора с Ротбауэром эта ложь вдруг стала давить на нервы. Наверное, поэтому движения Лены становились все резче, а голос, когда она отвечала матери — отрывистым и слишком высоким.

Надо было успокоиться. Иначе она сама выдаст себя с головой.

Лена вдруг шагнула к столу и отодвинула тот ближе к двери, царапая ножками паркет.

— Мне надо размяться, мама.

— Леночка, неужели сегодняшней репетиции было недостаточно? — с тревогой в голосе спросила мама. — Ты себя так загонишь. Потерпи немного, и они непременно заметят тебя, милая. Помнишь, как говорила твоя преподавательница? Главное не перегореть! Хочешь, я напишу в худсовет театра? Или давай напишем в Москву товарищу Гусеву?..