На осколках разбитых надежд (СИ)

С того вечера Лене, к ее сожалению, пришлось бывать в кругу офицеров. Ротбауэр говорил, что быть его парой на мероприятиях прямая обязанность помощницы. Пару раз они ужинали в одном из ресторанов Минска. А в конце апреля после успешной выставки «зверств коммунистического режима», в отделении АРР был устроен небольшой прием, на котором присутствовал лично Кубе и остальная верхушка комиссариата. И несколько раз Ротбауэр устраивал вечеринки в квартире, на которые приказным тоном требовал присутствия Лены. Теперь они не носили холостяцкий характер, эти вечера. Теперь алкоголь не лился рекой, а за столом были даже гостьи, сотрудницы комиссариата или штаба АРР или гастролирующие в Минске немецкие актрисы и певички, все коренные немки, смотревшие на Лену свысока.

Лена всякий раз наблюдала за соседями по столу и поражалась тому, какими разными могут быть эти люди в зависимости от окружения. И ненавидела их, поражаясь этой двойственности. Лена знала, что один из офицеров айнзацкоманды, который так внимательно ухаживал за ней во время ужина и даже купил ей в подарок у девушки-цветочницы в ресторане дорогой букет роз, руководил очередным погромом в гетто и, вполне возможно, лично стрелял в ее ровесницу. Лена тогда с трудом заставила принять эти кроваво-красные розы под внимательным взглядом Ротбауэра, ненавидя не только немцев, сидевших в зале ресторана, но и себя саму за то, что она сейчас была так близка им.

— Я не могу так, — жаловалась она Якову в редкие их встречи на рынке у палатки сапожника. — Я больше так не могу…

— Ты должна, — всякий раз напоминал он ей в ответ. — Это твой долг перед родной страной и перед советским народом. Защитить достояние. Сохранить по возможности богатства.

Да, Лена признавала его правоту. Почти за два месяца работы в отделении АРР им удалось предотвратить дважды хищение полотен художников прошлого века. Только вот в начале мая прямо из-под носа немцев забрали из одного из краевых музея-усадьбы картины Горавского, Олешковича, Ходоровича и других мастеров, которых немцы хотели использовать как символ белорусского творчества. Правда, после выставки все полотна ждала одна участь, как успела узнать Лена — отправка в Германию. Безвозвратная. Обо всем этом Лена узнавала не только на рабочем месте, но и во время вот таких ужинов и приемов, когда алкоголь развязывал языки.

Правда, одну из операций провалили. Несколько старинных картин все же попали в руки отделения штаба АРР. Как сказал Яков Лене после, слишком опасно для нее было бы так часто обводить немцев вокруг пальца. Разве не подозрительно, что прямо перед их носом исчезали дорогие полотна?

Ротбауэр тогда был очень доволен уловом, который довелось привезти из схрона одного из коллекционеров, сумевшего сохранить свои сокровища после присоединения западных земель Белоруссии. Лена и не подозревала в нем прежде такой страсти к картинам, как увидела тогда при приеме картин. Он лично осматривал каждую, восхищаясь мастерством художников прошлого века. Особенно ему приглянулась одна картина, кисти Олешковича, на которой была изображена Мадонна с младенцем. Как сказал после немецкий эксперт, это был набросок, своего рода проба перед созданием основной работы, которую нашли в одном из музеев Польши. Но от этого картина не становилась менее красивой, возразил ему Ротбауэр тогда.

Лена запомнила эту картину, потому что Комаров, разбирая прибывшие полотна и расставляя те вдоль стены перед предстоящим осмотром в отделении АРР, вдруг замер с ней в руках и шепотом позвал ее взглянуть на полотно.

— Словно с тебя рисовали…

— Не говори глупостей!

— Нет-нет, посмотри! Если бы не датировка, решил бы, что с тебя рисовали. Может, это кто-то из твоих предков? — Саша повертел в руках картину, внимательно посмотрел на подпись. — Тысяча восемьсот двадцать третий… Больше ста лет назад. Может, и правда, кто-то из твоих родственников?

— Нет, никак невозможно, — отмахнулась Лена, забирая полотно и ставя аккуратно картину на пол. — Я не белоруска. С одной стороны — русская, из-под Ржева. С другой стороны, с папиной — с Поволжья. Да и сходства не вижу. Тебе просто кажется, вот и все, Саша. Ничем она на меня не похожа.

Картина не была отправлена в Германию с остальными, как проверила потом Лена, копируя списки грузов из Минска, чтобы сохранить на будущее. После окончания войны эти списки обязательно пригодятся, чтобы вернуть все награбленное обратно, Лена верила в то всем сердцем. Мадонна исчезла даже из картотеки отделения, словно ее и не было. Значит, кто-то из сотрудников, пользуясь случаем, забрал полотно Олешковича себе. Значит, картина исчезла безвозвратно. Как и многое из того, что немцы разграбили во время оккупации.

— Сволочи! Они за все ответят, как придет время! — сплюнул сквозь зубы Яков, когда Лена рассказала ему о пропаже картины, передавая списки очередного отправления художественных ценностей в Германию.