На осколках разбитых надежд (СИ)

Лене пришлось сцепить пальцы на вилке и опустить ресницы, чтобы скрыть от своего собеседника мелькнувшее в ней чувство острой ненависти к этому молодому офицеру. И снова в голове пронеслась огненной кометой мысль, что они не могут быть людьми, эти мужчины в немецкой форме. Потому что в них нет ничего человеческого.

— Я хочу настоящее свидание, — повторил Франке, тряхнув белобрысой головой. — Как в Париже. Ты даже себе не представляешь, какая здесь дыра! Нет ни приличных ресторанов, ни кафе, здесь нет даже кинотеатра!

Лена горько усмехнулась при этих словах, надеясь, что никто не заметит этого еле уловимого движения губ. Что надеялся найти в Минске этот немецкий офицер, когда город буквально снесли с лица земли многочисленные немецкие бомбардировки, которые пронеслись огненным шквалом прошлым летом по улицам, превратив все вокруг в руины?

— Нет, ресторан — это не то место, Вольфганг, — бросил через стол Ротбауэр, который, как оказалось, прислушивался к их разговору все это время. — Если ты не заметил, Лена почти ничего не ест с нашего стола. Что толку вести ее в ресторан? Ей больше удовольствия принесет другое. Отведи ее в театр. Вот это точно для нее.

И в этих словах Лене вдруг почудилось что-то странное. Словно Ротбауэр говорит о чем-то таком, что известно только им двоим. Даже разговоры на какое-то мгновение стихли за столом, пока они смотрели друг на друга глаза в глаза, будто пытаясь разгадать, что скрывается в их глубине.

Лена первой тогда отвела глаза, делая вид, что ей интересен рассказ Франке о постановке на немецком языке, которую показывают уже третью неделю специально приглашенные из Германии актеры. И старалась поддерживать видимость увлеченности разговором, когда всем своим существом чувствовала на себе то и дело внимательный взгляд Ротбауэра.

— Сначала свидание, — произнес на прощание Франке, целуя ее руку. — Во вторник вечером — театр, в среду — очки. Все справедливо, разве нет?

Все время, что оставалось до этого свидания, Лена пыталась убедить себя, что она делает это только во благо, и что это благо перекрывает всю ту гадость и черноту, которые незримо прилипнут к ней. Она старалась не дразнить Ротбауэра своим общением с Сашей и другими пленными, поэтому почти не подходила к ним, занимаясь запаковкой антикварного фарфора, предназначенного к отправке в Германию. Скоро, совсем скоро она аккуратно завернет в сверток вместе с хлебом очки и положит свой подарок на складе между стопками книг. И Саше не надо будет бояться Ротбауэра. Все остальные мысли и страх перед Франке, которого она почти не знала, Лена пыталась от себя старательно гнать прочь.

К ее удивлению, Франке вдруг растерял ко времени встречи с ней всю свою уверенность и был скромен и предельно вежлив. Если бы не знать, откуда этот симпатичный офицер пришел сейчас, и какого рода службу нес в войсках СС, можно было подумать, что это обычное свидание. Как это могло быть раньше, до войны. Пока они шли пешком до здания театра, наслаждаясь вечерней свежестью, Франке рассказывал Лене о своем детстве и своем доме в Австрии, откуда он был родом. Лена почти не слушала его. Ее ужасало то, что этот человек, некогда державший голубей на заднем дворе хутора, сейчас хладнокровно отдавал приказы об убийстве сотен человек.

И все-таки она не смогла. Как бы ни пыталась держать под контролем свои мысли и чувства, они взяли верх в самый неподходящий момент. Едва только заняли места в зале, среди мужчин в форме или в костюмах со знакомыми Лене уже значками националистического движения и среди женщин в шифоновых и бархатных платьях. Последних, правда, было меньшинство, поэтому каждая из них неизменно приковывала к себе пристальное долгое внимание. Наверное, и эти взгляды сделали свое дело, усилив накал эмоций внутри Лены. Она держалась ровно до того момента, когда перед началом постановки выключили свет и опустили белое полотно, на котором возникли кадры хроники.

— О, наш фюрер! — восторженно прошептал Франке своей спутнице на ухо, когда на экране показался невысокий темноволосый человечек после приветственной мелодии и коротких вступительных слов. Лена с любопытством вгляделась в кадры. Одно дело видеть изображение лидера нацистов на фотографиях и плакатах и совсем другое — в движении.

Гитлера почти не было видно. Кинохроника показывала его со спины во время награждения нескольких отличившихся офицеров. Сосредоточившись на том, чтобы разглядеть Гитлера, Лена даже не сразу поняла, кого именно награждают рыцарскими крестами, как пояснил ей в двух словах Франке.

— Тоже мне, соколы Гитлера! — фыркнул он, повторив слова диктора, но совсем другим тоном — иронично-зло. — Если бы они так же воевали на Западе, как здесь, на Востоке, то мы бы давно уже загнали под каблук сапога этих наглых бриттов.