На осколках разбитых надежд (СИ)

— Время настало, — произнес в один из визитов на Суражский рынок Яков. — Нам нужна смерть одного их высокопоставленных немцев комиссариата. Когда-нибудь доберемся и до самого рейхскомиссара, но сейчас сгодится и этот. Чтобы показать, что мы еще живы и готовы бороться с этими ублюдками, что они не всех перевешали и расстреляли. И что им не запугать нас, тех, кто остался!

И Лена рассказала в деталях, как происходит выезд Ротбауэра на очередную охоту за картинами, антиквариатом или другими предметами искусства, которые немцы, словно усердные муравьи, тащили со всех уголков бывшей советской республики, чтобы запаковать в коробки и отправить в Германию.

— Служебное легковое авто в сопровождении всего лишь шестерых человек, включая водителя своей машины.

— Значит, два мотоцикла с четырьмя солдатами и еще двое солдат в авто? — уточнил Яков, записывая цифры мелом на подошве одного из сапог.

— Все верно, — подтвердила Лена.

— Слушай внимательно, когда и куда он выедет в следующий раз. Если все пойдет удачно, то именно он станет нашим «подарком» немцам. Передашь либо через Василька, либо на явочной квартире записку оставь.

И как всегда их встреча закончилась тем же самым вопросом, который Яков задавал Лене в финале их разговора. Он спрашивал еле слышно о Лее, надеясь хотя бы от нее получить ответ на мучивший его вопрос. Но чем она могла помочь ему?

Да, Лена нарушила наказ Ротбауэра не ходить к гетто и пару раз приближалась к стенам, но ничего не увидела и ничего не узнала. Даже через работниц-евреек в цехе, у которых попросила расспросить Тосю о своей бывшей соседке, ничего не удалось разведать. Лея пропала бесследно, без единой вести. И Лена все чаще думала, что Ротбауэр прав, и Лея ни за что не оставила детей, чьей воспитательницей была в гетто, а значит, добровольно пошла с ними на смерть. Но сказать о своих подозрениях Якову, у которого так загорались огнем глаза при упоминании имени жены, что светилось какие-то секунды его худое потемневшее за последние месяцы лицо, Лена не могла.

— Вот, — положил на прилавок небольшой сверток Яков в завершение их разговора. — Это подарок Татьяне Георгиевне на ее именины.

— Спасибо, — прошептала растроганная Лена.

У мамы недавно был день рождения. Яков не забыл об этом за тяготами настоящего. Их жизни переменились, но в то же время никуда не исчезла память о том, какие нити соединяли их в прошлом. И от понимания, что они по-прежнему находят возможности, чтобы поддержать и порадовать друг друга, защемило сердце.

— Жаль, что Йоффе уехали так далеко, — произнесла мама, примеряя сшитые Яковом домашние ботинки из овчины — роскошный по сегодняшним меркам подарок. — Вроде бы и в одной республике, в Брест переехали, не в Сибирь, а словно на разных концах нашей необъятной страны живем.

Лена только улыбнулась устало в ответ. Ей претило врать матери, ложь становилась все изощреннее и извилистее, и ей казалось, что когда-нибудь она запутается в этой лжи, как в паутине. Вот и Ротбауэр ловко воспользовался в день рождения матери этой ложью и болезнью своей соседки — пригласил их отпраздновать вместе с ним, накрыв шикарный ужин в честь Татьяны Георгиевны. Упирая на то, что они так и не познакомились близко с соседями, а ведь «работают» в Минске уже почти год.

Мама радовалась его подарку — дорогому шелковому шарфу, как ребенок, сетовала, что сейчас снова перебои с продовольствием, как несколько лет назад, рассказывала Ротбауэру о семье и пеняла Лене, подозревая и не без оснований, что она не все переводит «их удивительному соседу». А Лена только злилась на Ротбауэра, который как великодушный хозяин, уговаривал Татьяну Георгиевну поесть и выпить «настоящего рейнского вина». А еще он с таким интересом расспрашивал ее о здоровье и слушал ее рассказы по поводу достижений детей — старшего инженера строительства крупной электростанции в Перми и балерины Минского театра оперы и балета.

— Зачем вы это делаете? — не выдержала Лена, когда Йенс принес в конце ужина сладкий пирог — невиданную роскошь, приведшую Татьяну Георгиевну в восторг. Она не понимала, отчего вдруг гауптштурмфюрер, никогда прежде не замечавший маму, так неожиданно заинтересовался ей.

— Просто так, — пожал плечами Ротбауэр. — Мне захотелось. Кстати, Лена, в среду рейхскомиссар устраивает небольшой ужин. Мне нужна спутница. Надеюсь, у тебя найдется приличное парадное платье?

— Не уверена, — засомневалась Лена и застыла, когда услышала жесткие нотки в голосе Ротбауэра.

— Значит, нужно найти.

От этого приказа даже холодок пробежал по спине. Поэтому так было удивительно услышать слова матери, едва они вернулись в свою комнату после праздничного ужина:

— Знаешь, Леночка, а этот немец неравнодушен к тебе…

— Мама, какие глупости! — отмахнулась Лена, когда к ней после секундного замешательства вернулся дар речи.