«…Я знаю от дяди Ханке, что ты все еще в Розенбурге. Я не могу понять — глупость ли это с твоей стороны оставаться в Тюрингии, простое упрямство, которым ты полна без остатка, или …. Если ты хочешь доказать мне что-то, как сказала, тогда, в парке, то ты добилась своего. Я не могу принять того, что ты сделала, это правда. Это словно открытая рана, которая не желает затягиваться. И быть может, даже останется шрам на этом месте, который будет иногда напоминать о предательстве. Но как только я думаю о том, что никогда не увижу тебя больше, эта рана становится просто пустяковой царапиной в сравнении с той, что будет, если ты уйдешь из моей жизни…»
«…Ты мне нужна, Ленхен. С мыслями о тебе я просыпаюсь и засыпаю, с мыслями о тебе поднимаюсь в небо и возвращаюсь на землю. Я никогда не думал, что смогу так полюбить кого-то. Ты — моя сила, и ты же моя слабость. Ты не даешь покоя моему сердцу и моему разуму, и в то же время ты вносишь в них мир и свет. Ты — та, по кому я так тоскую отчаянно сейчас…»
«…Я долго думал над тем, что произошло. Времени за эти месяцы было предостаточно. И понял сейчас только одно. Если бросить в реку с бурным течением предмет, он уплывет далеко с глаз, позволяя забыть обо всем, что с ним связано. Я хочу собрать все воспоминания последнего дня в Розенбурге и бросить их в эту реку. Чтобы помнить только то, что было до тех ужаснейших для минут. И верить только тому, что ты говорила мне. Потому что сейчас, когда сложно определить, где истина, а где ложь, и во что нужно верить без раздумий и всем сердцем, я хочу верить только тебе, моя маленькая, мое сердце, моя любовь, мое тайное сокровище. Сейчас так мало времени на счастье, моя Ленхен, что нельзя тратить его на что-то другое…»
Чтобы уснуть той ночью и избавиться от головной боли, Рихарду пришлось пить порошки, прописанные доктором Тённисом. Он провалился в такой глубокий сон без сновидений, что с трудом открыл глаза около полудня. Наверное, поэтому он не сразу обнаружил то, что оставила Катерина в его комнате. Под одной из подушек в его постели лежала та самая фигурка балерины, от вида которой у него больно сжималось сердце. Рихард никогда не был сентиментальным, он без сожалений расставался со сломанными вещами. Но эту деталь от музыкальной игрушки он, не раздумывая, положил в карман мундира, когда одевался к позднему завтраку.
Казалось, баронесса ждала решения, которое Рихард объявил ей за столом. Он был не намерен оставаться в Розенбурге больше, сославшись на то, что он получил все ответы, которые так искал. Тем более, до осмотра перед врачебной комиссией оставалось несколько дней.
После этого им предстояло решить вместе, что делать с прислугой замка. Рихард не был намерен жить здесь постоянно, планируя вернуться на фронт. Но, разумеется, он умолчал, что просто не готов был находиться в этих стенах, где присутствие Лены для него было так ощутимо и только усиливало боль и тоску. А баронесса не хотела здесь жить в одиночестве — без сына и без брата.