На осколках разбитых надежд (СИ)

Лена при этих словах не могла не вспомнить Минск в сентябре того года, когда по улицам города прогнали колонну растерянных людей, говорящих на немецком языке[119]. Тогда им всем казалось удивительным, что нацисты сгоняют в гетто к евреям своих же соотечественников. Теперь же Лена понимала, что для нацистов эти несчастные были такими же лишенными права жить, как и советские евреи, невзирая на их общую страну и прошлое. А потом пришла мысль страшнее — Шоломон был таким же старым, как седой Людо. Большинство пожилых людей были убиты первыми по время погромов. Об этом ей рассказала Лея, потерявшая родителей во время второго массового погрома в ноябре, который нацисты приурочили словно в насмешку к празднику, годовщине Октябрьской революции. Именно после этого погрома стало ясно, что немцы намерены рано или поздно истребить всех жителей гетто до единого, и оставшиеся в живых стали делать для себя и своих семей «малины».

Но выживание для еврейских немцев в гетто было в разы сложнее, чем для местных. У многих советских евреев в городе и окрестностях остались верные друзья. Они старались с риском для себя найти способ передать в гетто еду или вещи для обмена. А вот немцев никого не было так поддерживать. Лея рассказывала, что советские евреи пытались помочь собратьям по несчастью, но общение с немецкими узниками гетто было строжайше запрещено на территории, к тому же им было запрещено работать в городе. Несчастные просто не имели шансов на выживание…[120]

— Почти сразу после начала войны в Минске сделали особое место для проживания евреев. Гетто. Но там были не только советские люди. Туда привезли и немцев, — Лена помолчала, собираясь с духом и пытаясь отогнать от себя любые воспоминания о том страшном месте. — Если ваш знакомый и его семья попали туда или в подобное место, то я бы не стала ждать их возвращения на вашем месте. Это место смерти. Вот для чего оно было создано.

Кристль вздрогнула, услышав эти слова. Людо же остался таким же хладнокровным, как и прежде. Он некоторое время молча курил, а потом сказал:

— Если Бог решит, что ему нужен такой хороший человек, как Шоломон, то таково будет Его решение. Я же буду молиться, чтобы Он сохранил жизнь. Думаю, сейчас для Бога все равны — евреи, коммунисты или истинно верующие. Но мы храним имущество Мардерблат не только для Шоломона, но и для его детей. Как бережно храним их самих. И для этого нам очень нужна твоя помощь.

Сначала Лена подумала, что неверно перевела слова немца. Но потом Людо продолжил:

— Шоломона и его жену Сару с младшими детьми увезли, и мы не знаем, что с ними. Господь даст, и они переживут все, что им уготовано в Остланде, и вернутся. Но его старшие дети, Эдна и Матиус, все еще здесь, в Дрездене. Я обещал когда-то Шоломону, что спасу его семью, и я намерен сделать это. Но я стар, а Кристль больна. Нам все сложнее добираться в Дрезден. Поэтому нам нужна помощь. Но ты должна знать — если об этом станет известно, нас всех арестуют и, скорее всего, повесят. Не каждый согласиться потерять свою жизнь ради чужого человека, потому мы поймем, если ты откажешься. В любом случае мы поможем тебе, что бы ты ни решила.

Лена раздумывала недолго. Вспомнился Минск, когда она почти каждую неделю ходила к забору из колючей проволоки и, невзирая на предупреждение на табличке, передавала Лее продукты и теплые вещи. Она знала по рассказам соседки, что творится там, видела своими глазами тени, в которые превратились люди за оградой, слышала по обрывкам слухов об их судьбе. Если раньше Лену нет-нет, но колола игла страха за свою жизнь, когда она помогала Лее, идя наперекор новым законам, установленным нацистами в Минске, то теперь внутри было совершенно пусто при мысли о наказании. Ни страха, ни тревоги, ни малейшей толики волнения. Смерть казалась всего лишь дверью из этой проклятой жизни, на которую Лена сейчас была обречена. Единственное чего бы хотелось, если все-таки это случится — быстрой смерти. И то только потому, что Лена опасалась не выдержать пыток и выдать нацистам какие-либо сведения.

В свою очередь Лене пришлось рассказать Гизбрехтам, что они тоже сильно рисковали, укрывая ее. Она открыто призналась, что у нее есть свой личный враг среди эсэсовцев, который не остановится ни перед чем, лишь бы найти ее снова. Он не даст так просто уйти ей в третий раз из своих рук, Лена точно знала это.

— Дважды умереть никто не сможет, — только и пожал флегматично плечами Людо в ответ на ее слова. Словно его не касалось вообще ничего из того, что рассказала Лена. Или он просто не поверил в то, что высокопоставленный эсэсовец мог настолько потерять голову из-за русской девушки. Да Лена и сама бы не поверила, что это возможно, еще какое-то время назад. Как не поверила, что сама потеряет голову от немца, служащего в войсках Германии.

Служившего, поправила себя в мыслях.