На осколках разбитых надежд (СИ)

— Ты даже себе не представляешь, как я жалею! Не проходило и дня, чтобы я не думала о том, как бы я хотела вернуть время назад! — вдруг прошептала баронесса со слезами в голосе, и Рихард замер, сжимая ее ладонь. Стало бы это утешением сейчас для его души — упасть на колени перед креслом матери и спрятать свое горе и боль в ее руках? Исцелили бы его материнская ласка и ее искреннее раскаяние?

— Будь проклят тот день, когда я поддалась соблазну заменить прислугу русскими! — прошептала зло мать, и обманчивый флер развеялся. — Будь проклят вообще тот день, когда фюрер решил взять их земли! Все было бы совсем иначе!..

То ли из-за неудобной постели, которую пришлось устроить на диване одной из соседних гостиных рядом с материнской комнатой, то ли из-за эмоций, которые все еще терзали своими когтями, не давая покоя, но Рихарду все никак не было покоя. Он ходил по комнате, пытаясь не думать о призраках, которые незримыми тенями скользили по этажам над его головой, непрерывно курил, пока не закружилась голова, и не подкатила дурнота. Стекло елочных игрушек на рождественском дереве подмигивало в свете яркой луны, и почему-то на ум пришел Чайковский с его балетом, а следом снова пришли воспоминания, сводящие с ума.

И Рихард неожиданно сорвался с места, наспех побросав свой скудный багаж в саквояж и написав матери письмо. Он даже не понимал, куда едет сейчас через редкие хлопья снега, вдруг зарядившего в ярком лунном свете, пока не проехал указатели со знакомыми названиями мест. Через несколько часов, когда небо стало светлеть рассветными лучами, «опель» Рихарда миновал первый хутор в окрестностях Орт-ауф-Заале, где он когда-то был так счастлив, и где пытался сейчас обрести хотя бы маленькую частичку прежнего душевного покоя.

Казалось, Берта совсем не удивилась, когда увидела его в предрассветную пору на пороге своей гостиницы. За прошлые годы, что они не виделись, она заметно постарела, и Рихард невольно подумал о том, каким она видит сейчас его самого.

Отразились ли на нем все происшедшие события? Оставили ли след на лице или во взгляде, как у Берты? Прочертили ли мрачные мысли глубокие борозды морщин, чтобы прятаться в их тени?

Приезжать в горы зимой было настоящим безрассудством с его стороны. Тем более, сейчас, когда в Германии стоял острый дефицит угля, и не хватало мужчин, способных принести из леса дров. Всех забрали на фронт. Вот и восемнадцатилетний Хенрик, сын Берты, не избежал этой участи. Он погиб почти сразу после призыва в боях в Леттланде[191] в октябре этого года. Берта теперь осталась совершенно одна, потому гостиница и бар были закрыты в эту зимнюю пору. Даже переночевать Рихарду, для которого сущим безумием сейчас было ехать в усадьбу через снегопад по занесенным снегом дорогам, было негде — женщина закрыла все комнаты, кроме кухни, где теперь жила.

— Можно спросить фрау Зальтен о ночлеге, — предложила Берта, беспокоясь, как обычно, за Рихарда словно за своего сына. — В доме бургомистра будет явно удобнее, чем на полу моей кухни.

— Не будем беспокоить чету Зальтен. Я думаю, что мне будет лучше переночевать у отца Леонарда. Пожалуй, пойду и попрошусь к нему на ночлег.

Действительно, о чем только он думал, пробираясь через снегопад в Орт-ауф-Заале? До усадьбы по такой непогоде не добраться ни в жизнь, потому не стоило тревожить Берту, чтобы попросить ключи. А следовало ехать к отцу Леонарду сразу же, ведь кроме ночлега у священника можно было найти и хотя бы временный покой томящейся душе, как это часто случалось прежде.

— Ты думаешь, я поступаю верно? Я преступаю законы рейха сейчас. Как и вы, отец.

— Кто я такой, чтобы судить Божью волю? Ведь именно Его волей в твоем сердце появилась любовь к этой женщине. И именно поэтому вы оба здесь.