На осколках разбитых надежд (СИ)

— Но Бог ли привел ее в мою жизнь? И если да, то не наказание ли мне это? Я не могу словами рассказать, насколько трудно мне сейчас. Разум говорит мне, что я не могу сделать ее своей женой. Не только по законам рейха. По соображениям своей совести. Есть вещи, которые она никогда не сможет простить мне, как… как… в общем, она не простит, если узнает. И она отвергнет меня, возненавидит. Так не лучше было бы отпустить ее, говорит мне разум? Пока еще это возможно, пока еще мы не связаны перед Богом. Но сердцем… Я не смогу без нее, отец. И это не просто слова. Она — мое утешение, мое дыхание, мое небо и мое солнце. Я иногда думаю, что раньше, до встречи с ней, я был словно неполон, лишен какой-то части. И вот она появилась, и я стал целым… понимаете, отец?

— Это и есть любовь, Рихард. Тяга не тела, что есть зов плоти, похоть, которой искушает нас лукавый, а тяга души. Твоя душа ждала именно этой любви, потому прежде казалось именно так. А любовь всегда чиста и всепрощающа. Любовь не может быть наказанием. Она дается нам как одно из Божьих благ. Для труда души. Потому что она делает нас чище и лучше. Я верю в это. Любовь — не наказание, Рихард. Быть может, испытание на жизненном пути, но не наказание определенно. И ты должен открыть ей то, что терзает тебя. И это станет испытанием вашей любви друг другу. Для нее испытанием будет простить, а для тебя — отпустить ее, если все сложится не так, как ты бы того хотел…

Рихард порой обдумывал эти слова с момента, как он вспомнил почти полностью свой весенний визит с Леной в Орт-ауф-Заале. Особенно после того, как соединил обрывки воспоминаний обо всем случившемся потом — о последующем разговоре с Ленхен, о своем предложении и смирении с ее отказом.

Сейчас ему снова как никогда нужен был разговор с отцом Леонардом. Быть может, он поможет, как не раз бывало прежде, найти ответы на свои вопросы. И он точно может принять последнюю исповедь Рихарда, чтобы можно было уйти не с таким грузом грехов и проступков, что камнями тянули прямиком в ад, куда непременно попадет после смерти, как был уверен сейчас.

— Это невозможно, — произнесла тихо Берта, кутаясь в вязаную шаль и отводя взгляд в сторону. — Отца Леонарда больше нет. Он оказался предателем народа и рейха.

Каждый сейчас боялся лишний раз посмотреть не так или как-то не так отреагировать на новости подобного толка, когда вовсю велась «охота на ведьм» — немцев, не разделяющих убеждения большинства. Все боялись друг друга, все говорили то, что было нужно, а не то, что думали или чувствовали. Когда неосторожное слово приводило к страшным последствиям даже самого убежденного нациста с заслугами перед партией.

Именно это пришло на ум, когда Рихард и сам, стараясь не выдать своих истинных чувств, слушал короткий и лишенный каких-либо эмоциональных ноток рассказ Берты о том, что отец Леонард пошел против законов рейха и помогал «жидам и вражеским шпионам».