На осколках тумана

Не помню, когда я в последний раз вот так вот сидел на лавке. Мимо проходят любопытные прохожие, вокруг кустов с громким гавканьем носятся собаки, готовые к случке, напротив сидят мальчишки, которые кормят голубей, но то и дело посматривают на меня и перешептываются, решая, в какой аварии меня так перекосило.

Но все это не имеет значения. Потому что рядом со мной Ромашка. И самое главное – кажется, для нее не имеет значения моя внешность.

Заметив ее пристальный взгляд, я намеренно сажусь так, чтобы она видела мое лицо полностью. Она очень долго предпочитала смотреть куда угодно, только не на меня, и теперь, когда у нее неожиданно просыпается интерес, я хочу, чтобы она рассмотрела меня еще раз, вблизи.

Не опускает взгляд, скользит по лицу, и не морщится, не дергает непроизвольно бровями, не прищуривается в тщетной попытке увидеть как можно меньше, спрятаться от реальности за ресницами.

Она изучает меня, и я терпеливо жду, когда вновь окунусь в малахитовую зелень осени, которая рядом, несмотря на весну.

Осень. Она – именно осень, я даже чувствую горький запах трав, из которых она соткана. Вижу ливень внутри нее, готовый пролиться из собранных туч, ощущаю в мыслях легкий туман, по которому она любит блуждать, не задумываясь: найдет ли выход обратно.

И ветер, который к ней рвется, пытаясь показать, что они знакомы и давно общаются налегке, тому лишнее подтверждение. Он пытается спрятать ее за пшеничной завесой, но я не хочу упускать ее взгляд.

Отвожу от ее лица длинные волосы, пропускаю их через пальцы, любуясь солнечным светом, который так же хочет затеряться в них, как и я. Она не видит, не понимает, что со мной происходит – смущается, тихонько вздыхает, когда мои пальцы случайно скользят по ее вискам.

Пусть думает, что случайно.

Пусть думает что угодно – только продолжает смотреть вот так, как смотрит сейчас.

Глаза в глаза.

Неразрывно.

Прикусывая губу от неловкости, и все равно позволяя к себе прикасаться.

Смотрит доверчиво, немного наивно и отстраненно, не подозревая, что все уже решено. Это лишь первая степень близости, начальный этап того, чего я хочу и к чему постараюсь ее привести.

Мне хочется не просто смотреть на нее, мне хочется сжать ее, притянуть к себе, заставить ее на мне ерзать и не прикусывать губы, а открывать для меня. Ее пухлый рот рисует в моей голове картины, как этот рот лучше использовать, и я хочу сразу все.

Хочу слышать громкие стоны, хочу слышать, как она умоляет, хочу слышать молчание, где самое громкое – только вдох или выдох, потому что я хочу всадить в этот рот не только язык.

А еще я хочу, чтобы ее каблуки упирались не в старый, затертый асфальт, который все равно этого не оценит, а в мою спину и ягодицы. Хочу принять эту боль от нее, чтобы вбиваться в нее без опаски, чтобы мы были в расчете, и чтобы позволить ее ногтям исполосовать мою спину, когда она перестанет носить эту маску «хорошей, правильной девочки». Она просто не сможет ее удержать, потому что вцепится за меня.

Хочу увидеть ее подо мной – доступную, открытую, ждущую, раздвигающую колени при моем приближении, чтобы предложить мне попробовать свой осенний коктейль. Слизать его, заставить заиграть пряными нотками, а потом прикоснуться губами к губам и передать этот вкус.

И крутится еще одна блядская мысль – лучше бы она действительно искала себе просто спонсора. Потому что, глядя в эти глаза, у меня сносит крышу от понимания, что в ближайшее время мне будет позволено только дрочить, представляя вместо собственных пальцев – ее.

Ромашка так близко, что, кажется, если протянуть руку – можно потрогать хрупкие лепестки. Заставить их привыкнуть к этим прикосновениям, приучить к тому, что ранимое хорошо контактирует с жестким. Но цветок вырывают из рук. И, кажется, именно тот, кто уже делал больно, потому что, услышав голос того, кто звонит, Даша бледнеет и с такой силой сжимает свой телефон, будто от этого зависит как минимум жизнь.

Я слышу голос мужчины, который ее называет по имени, и который пытается пробиться сюда, стать третьим на нашей сегодняшней встрече. Вижу, как она прячет взгляд, сомневается, а потом поднимается и уходит, послушная кукловоду, к которому я не могу дотянуться.

Она уходит все дальше, я уже больше не слышу звука ее шагов, но по вискам словно бьют молоточки. Не знаю, что ее тянет к тому, кто ей позвонил, но это причиняет ей боль – у нее совсем другая походка, она будто не помнит, не умеет ходить на каблуках, которые сама же и выбрала. Часто останавливается, силясь то ли прекратить этот разговор, то ли обернуться. Иногда ускоряется, нервничая или желая куда-то бежать.

Я слежу за ней сквозь дым сигареты, а потом поднимаюсь, устав ждать впустую, устав тупо сидеть.

Есть шанс, что она вернется не для «прости и прощай» – не все считают уместным хоть что-нибудь говорить, уходя навсегда. Но, возможно, она придет за цветами.

И если да, я не хочу, чтобы она была в таком заторможенном состоянии, не хочу, чтобы думала о другом. Не хочу, чтобы думала, что вообще я ей позволю уйти, не сделав ни единой попытки.