На осколках тумана

На данном этапе она принимает и это, потому что ей нравится ерзать, потому что ей нравится насаживаться на пальцы, и теперь это делать значительно легче, приятней.

Она совершенна и настолько прекрасна в этих извечных движениях. Ее приоткрытые губы как приглашение, но я хочу ее видеть.

Видеть взгляд, в котором загорается не искусственное, а живое желание. Видеть, как плавно и с какой жадностью она каждый раз качается мне навстречу. Видеть свою руку у нее между ног.

И видеть, как ей это нравится.

Нравится настолько, что это все-таки происходит. Она не просто становится влажной, не просто горячей, она изменяет стихии, которая бурлила в ней, и все-таки оборачивается огненным, жадным вулканом, которому мало, которому хочется большего, и который, не встречая сопротивления, раскрывается окончательно.

Она пытается подавить свои стоны, но я не даю. Заставляю ее качнуться ко мне, прикасаюсь к ее приоткрытым губам, и, чувствуя, что она безуспешно танцует на грани, но боится с нее соскочить, прошу, хотя мой голос звучит так резко и хрипло, что скорее напоминает приказ:

– Потеряйся… Давай, не бойся, потеряйся со мной… попробуй.

Мне кажется, по моим яйцам кто-то со всей силы долбит молотком, но оно того стоит. Я понимаю это, когда слышу протяжный, немного испуганный стон, и спустя пару резких движений бедер Ромашки, ловлю ее всхлип своими губами.

Я чувствую, как она сжимается вокруг моих пальцев, и не убираю их, наоборот, проталкиваю чуть глубже, чтобы продлить ее удовольствие.

Непередаваемые ощущение – она лежит на мне, наполненная моими пальцами, которые ее чуть поглаживают, успокаивая, утешая и словно обещая, что в следующий раз может быть глубже, лучше и еще дольше. И будет еще с более глубокой наполненностью – когда единственный выход, это раскрыться, принять.

Но когда она приходит в себя и поднимает глаза, я вижу в них все, что угодно, кроме согласия на еще один раз.

Такое ощущение, что она не просто потерялась так, как хотела. Но и потеряла, оставила что-то там, за чертой удовольствия, куда я отправил ее.

Глава № 37. Артем

У меня такой сильный стояк, что прикосновение ткани к члену болезненно. Хочется или засунуть его в рот Ромашки, или хотя бы кончить в кулак, но меня вымораживает всего одно слово:

– Спасибо.

Что, блядь? Минуту я надеюсь, что эти слуховые галлюцинации связаны со спермой, которая жмется в каменных яйцах. Но Даша опускает глаза и соскальзывает с моих коленей так быстро и легко, что мне остается только принять и переварить этот факт.

Пока пытаюсь сообразить, что вообще происходит, она подхватывает свою сумочку, открывает дверь и выталкивает себя за пределы машины.

– Сядь, – говорю в приоткрытую дверь резче, чем собирался. – Я тебя подвезу.

Она замирает у машины, смотрит куда угодно – на деревья, которые нас скрывали, на небо, готовое позволить тучам сменить жаркое солнце, на воробьев, возможно, тех самых, которых мы с ней однажды кормили. А потом едва заметно качает головой, хлопает дверью и решительно удаляется.

Терпеть не могу уговаривать женщин, не помню, чтобы приходилось за ними бегать.

Сжимаю руками руль, не собираясь нестись за ней следом. Не знаю, что с ней случилось и что я сделал не так, и не могу вкурить, почему, блядь, у меня такое чувство, будто меня только что трахнули.

Трахнули и оставили.

Ее фигура удаляется так стремительно, что у меня остаются только секунды, чтобы принять окончательное решение. Я знаю, что если она уйдет – вот так, как сейчас, и я промолчу, мы вряд ли еще раз увидимся.

Опускаю окно, смотрю на то, как ветви деревьев у нее на пути начинают скрывать ее от меня, и… нет, не бегу.

– Прозвони, когда доберешься домой!

Она останавливается – всего на секунду, словно раздумывая: не лучше ли притвориться глухой. Оборачивается, и снова едва заметно качает в ответ головой.

И на этот раз у меня сжимается не ниже пояса, а где-то в груди, потому что сомнений не остается. Это «нет» означает не только то, что она не будет звонить, когда окажется дома. Это «нет» означает, что она не будет звонить вообще.

Мазохизм никогда не входил в круг моих интересов, поэтому я душу в себе повадки неудачника, наблюдающего за девушкой, которая стремится осуществить свою мечту и наконец-то от меня убежать, и сам валю на хрен с этого места.

Город как будто застыл в этой духоте апрельского вечера, и пытается каждого, к кому может дотянуться своими щупальцами, заставить ощутить этот вкус. Проехать свободно практически невозможно, и я вязну в очередной тянучке потока машин. Невольно вбираю в себя желтизну одуванчиков на обочине, пыль на асфальте и запах бензина, к которому я привык.

Ненапряжная музыка, которую я включаю, и эта медлительность позволяют выдохнуть, переключиться.

И домой я приезжаю если не в благостном, то в настроении, которое уже вполне можно терпеть. Правда, кот, окинув недоуменным взглядом белый букет, и убедившись, что я в очередной раз разбудил его просто так, упорно не хочет отодвигаться от порога и впускать меня на его – не мою территорию.