На острие

— Мелкая, легкая работенка. Подметаю в двух забегаловках. У Джона Келли и у Пита в «Олламерикэнз». Ты знаешь «Олламерикэнз»?

— Вот уж где пролито море крови! Заскакивал туда выпить рюмочку, но никогда не задерживался.

— Значит, забегал просто передохнуть? Мне нравилось когда-то заходить в бар, быстренько выпивать стопку и снова выходить на белый свет, чтобы окунуться в его проблемы. А сейчас я захожу в эти кабаки только по ночам или ранним утром, подметаю, выношу мусор, расставляю стулья вокруг столов. Есть еще одна фирма в Виллидже. Там тоже подбрасывают мне работу на день-два. Само собой, без бумажной возни. Чтобы получить работу, там не нужна карточка социального страхования. Устраиваюсь так.

— Понятно.

— Квартира мне обходится дешево, ем я мало. И раньше ел плохо. На что же мне тратить денежки? На ночные кабаки? На модное барахло? Или на горючее для яхты?

— Похоже, дела у тебя действительно обстоят неплохо.

Остановившись, он повернулся ко мне.

— Да, Мэтт. Но ты же понимаешь, что все это — про сто треп.

Он остановился, еще глубже засунул руки в карманы и уставился на мостовую.

— Кое-что меня действительно тревожит: за мной есть дела, о которых мне совсем не хочется с кем бы то ни было откровенничать. Одно — признаваться в них самому себе. Так ведь я и так все о них знаю, верно? Надо лишь посмотреть правде в глаза. Ну, и выложить все перед Богом, парень, это особый случай. Если Бога нет, тогда все равно, без разницы. А если Бог есть, то Он уже знает об этом. Так что напомнить Ему о себе опять-таки будет несложно. Но откровенничать перед другим человеком? Не знаю, Мэтт. За иные делишки меня и упрятать могут, а кое в чем замешан не я один. Просто не представляю, как ко всему этому подступиться.

— Масса людей проходит эту ступень со священником.

— Исповедуются?

— Думаю, тут есть небольшая разница. Ты ведь не ждешь формального отпущения грехов, а лишь хочешь снять тяжесть с души. От тебя не требуется быть католиком или ходить в церковь. Ты даже можешь подыскать себе священника среди членов общества, который понимает смысл программы. Выслушав тебя, он будет обязан молчать. И тебе не придется тревожиться, что он кому-то что-то передаст.

— Не могу вспомнить, когда последний раз был в церкви. Подожди-ка, что это я сказал? Господи, да я же находился в церкви всего час назад! В течение многих месяцев заглядывал раз-два в церковные погреба. А когда же я ходил на обедню? За прошлые годы побывал на паре свадеб, но не причащался. Я уверен: прошло не меньше двадцати лет с того дня, как я исповедовался.

— Священник совсем не обязателен. А если тебя волнует сохранение тайны...

— А как бы ты поступил? Ты обратился бы к священнику?

— Я исповедовался перед человеком из нашего общества. Ты с ним знаком. Это Джимми Фабер.

— Не думаю, что встречался с ним.

— Да ты его наверняка знаешь. Он постоянно бывает в соборе. Приходил и сегодня вечером. Он на несколько лет старше меня. У него почти совсем седые волосы, обычно Джимми одет в потертую армейскую тужурку.

— Он заходил в «Пламя»?

— Не сегодня.

— Кто он такой? Детектив, полицейский или кто-то еще?

— Нет, он печатник. У него своя типография на Одиннадцатой авеню.

— А, так это Джимми-Печатник! — сказал он. — Не пьет уже давно.

— Девятый год.

— Да, срок немалый!

— Он тебе как-нибудь расскажет, что в один прекрасный день взял и бросил пить. Словно отрезал.

— Да уж, все так говорят. Но девять лет — это девять чертовых лет! Ведь так? Как ни кинь, как их ни дроби на часы и минуты, все равно получится девять лет.

— Чистая правда.

Он взял еще одну сигарету, но передумал закуривать и сунул ее обратно в пачку.

— Он твой попечитель?

— Формально — нет. У меня никогда не было попечителя. У меня вообще редко бывает как у людей. Просто Джимми — тот человек, к которому я обращаюсь, если требуется что-то обсудить.

— А ко мне прикрепили попечителя через два дня после того, как я вышел из лечебницы. Его номер у меня всегда под рукой, рядом с телефоном. Но тот сломан, да я никогда и не стал бы ему звонить.

— Как его зовут?

— Дейв. Фамилии не знаю. Должен признаться, начинаю забывать, как он выглядит. Не видел его уже очень давно. Но номер телефона не выбрасываю, и, наверное, он все еще мой попечитель. В случае необходимости я ведь смогу к нему обратиться, верно?

— Да, пожалуй.

— Мог бы и пятую ступень пройти вместе с ним.

— Если ты хорошо чувствуешь себя в его обществе.

— Мэтт, я даже с ним не знаком. А у тебя самого кто-нибудь есть на попечении?

— Нет.

— Ты когда-нибудь выслушивал исповедь?

— Нет.

На тротуаре валялась металлическая крышечка от бутылки. Он подбросил ее ногой.

— Ты понимаешь, к чему я клоню? Сам не в силах этому поверить: мошенник хотел бы исповедаться перед полицейским. Конечно, ты уже не носишь форму, но ответь: ты, как и прежде, обязан доложить обо всем, что я скажу?

— Нет. У меня нет законного права, как у священника или адвоката, скрывать полученную информацию, но я бы подошел к ней как к доверительной.