На острие

— Деннис был добряком, — снова обратился ко мне Баллу. — Может, потому и уехал, что хотел испытать свой характер на прочность, которой в нем не было. Он был другом Эдди, и тот заходил сюда, чтобы подменить его, когда требовалось. Потом, после гибели Денниса, он тоже часто заглядывал. Но я никогда не мог предложить ему настоящую работу.

— Он мне рассказывал, что однажды видел, как ты бейсбольной битой забил человека до смерти.

Баллу поднял на меня глаза. В них промелькнуло удивление. Мне трудно было понять, что больше изумило его — болтливость Эдди или моя дерзость. Он произнес:

— Значит, он тебе и об этом рассказывал?

— По его словам, это произошло в подвале, где-то поблизости. Ты будто бы привязал какого-то парня к столбу бельевой веревкой, а потом забил бейсбольной битой до смерти.

— Кто же это был?

— Он мне не сообщил.

— А когда это произошло?

— Несколько лет назад. Он не уточнял.

— И что же — он при этом присутствовал?

— Так он, во всяком случае, утверждал.

— А ты не думаешь, что он высосал эту историю из пальца?

Баллу поднял стакан, но не отхлебнул, а продолжал держать его в руке.

— Вообще-то историей этот рассказ и назвать-то нельзя. Один человек избивает другого бейсбольной битой. Это отвратительно, ну и что из того? Такую историю не расскажешь за ужином, — в ней нет ничего интересного.

— Пару лет назад случилось и кое-что поувлекательнее.

— Да ну?..

— Помню, как-то исчез парень. Фамилия его была Фарелли.

— Падди Фарелли, — подтвердил он. — Трудно с ним было ладить.

— Поговаривали, что он доставлял тебе неприятности, а потом внезапно исчез.

— Неужели?

— Еще рассказывали, что ты заходил едва ли не во все салуны на Девятой и Десятой авеню с сумкой для боулинга. В ней лежала голова Фарелли, и ты показывал ее всем желающим...

Он хлебнул виски.

— Чего только не сбрехнут! — усмехнулся Баллу.

— Может, и Эдди заглядывал в твою сумку?

Баллу посмотрел на меня. Рядом никого не было. Бармен передвинулся в противоположный угол, а мужчина, только что сидевший со стаканом поблизости, вышел.

— Здесь чертовски жарко, — сказал Микки. — И что это ты паришься в пиджаке?

На нем был твидовый, гораздо плотнее моего пиджак.

— Мне совсем не жарко, — возразил я.

— Сними!

Взглянув на него, я понял, что лучше не спорить. Снял пиджак и повесил его на спинку стула, стоявшего рядом.

— Рубашку тоже, — потребовал он.

Я снял рубашку, а затем и майку.

— Молодец! — похвалил Баллу. — А теперь оденься, пока не простудился. Сам понимаешь, приходится осторожничать. А то ведь как бывает: заходит какой-нибудь сукин сын, начинает разговор о старых, добрых временах, и, не успеваешь опомниться, как он все уже записал на пленку. Оказывается, он прихватил с собой магнитофон. Так что там болтали о голове Падди Фарелли?.. Знаешь, отец моей матери был выходцем из Слиго, и он часто говаривал, что труднее всего на свете найти в Дублине человека, который во время Пасхального восстания не захватывал бы Центральный почтамт. Интересно, что только двенадцать смельчаков ворвались в здание, смеялся он, а вышло оттуда, если верить россказням, — тридцать тысяч. Вот так же трудно найти на Десятой авеню сукиного сына, который бы не видел, как я показывал в каждом салуне окровавленную голову несчастного Фарелли.

— Ты хочешь сказать, этого вообще не было?

— Ох, Иисусе! — воскликнул он. — Какая разница? Может, я вообще не открывал эту чертову сумку для боулинга? А может, все, что там было, — так это шар для игры!.. Кто же не любит анекдотов? Их обожают слушать, а еще больше — рассказывать. А как приятно пробирает холодок внутри, когда сообщаешь приятелю что-то в этом роде! Самые отъявленные трепачи — ирландцы, особенно в этом треклятом районе.

Допив, он поставил стакан на стойку.

— Почва здесь благодатная для таких историй. Брось зерно, и оно даст бурные всходы, словно бурьян.

— Так что же случилось с Фарелли?

— Откуда мне знать!.. Может, он сейчас где-нибудь на Таити хлещет кокосовое молоко и занимается любовью с шоколадными милашками. Разве его тело кто-то нашел? А его чертову голову?

— А Эдди? Что все-таки он знал? Чего и кого опасался?

— Да ничего. Ни черта он не знал! Для меня, во всяком случае, он опасности не представлял. И меня ему бояться было нечего.

— Но о ком-то он мог знать что-то важное?

— Не представляю, кто бы это мог быть. Чем он вообще занимался? Ну, воровал по мелочам. Вместе с одной шайкой унес меха с чердака на Двадцать седьмой улице. Пожалуй, это — самое крупное дело, в котором он был замешан. И пока оно не пованивает. Да у них там все было подстроено: владелец сам вручил им ключ. Ему нужно было получить страховку. К тому же произошло это давным-давно. Для кого же Эдди представлял опасность? Иисусе, да разве он не сам повесился? Может, он был угрозой для себя самого?

* * *