На острие

— После того как ты приобрела эти дома, там стало опасно жить. За последние полтора года умерло пять человек! Одна особа покончила с собой. Просто сунула голову в духовку. Остальные ушли из жизни вследствие естественных причин: сердечные приступы, трудности с дыханием... Когда умирает дряхлый, одинокий старик, никто внимательно не изучает причины его смерти. А старика так легко пришить во сне! Старушку же — пристукнуть, протащить по полу и оставить, поместив предварительно ее голову в духовку! Последнее, правда, небезопасно: сохраняется угроза взрыва. Кто же захочет взорвать дом только для того, чтобы избавиться от жильца? Вероятно, поэтому ты всего один раз воспользовалась подобной идеей.

— У тебя нет никаких доказательств, — сказала она. — Старики умирают постоянно. Разве я виновата, что смертность престарелых жильцов не вписывается в статистические показатели?

— Вилла, все они были напичканы хлоралом.

Она хотела возразить и даже открыла рот, но внезапно остановилась. Ее дыхание стало тяжелым, ладонь прижалась к губам, а указательный палец коснулся десны у двух вставных зубов, заменивших потерянные в Чикаго. Еще один мучительный вздох. Ее лицо, весь ее облик неуловимо изменились.

Схватив чашку, она выпила кофе в мойку. Достала бутылку виски из шкафчика и плеснула себе. После глубокого глотка передернула плечами.

— Боже! — произнесла она. — Как тебе, должно быть, этого не хватает!

— Временами.

— Я бы, наверное, очень страдала без выпивки. Мэтт, но они же просто дожидались смерти! Застряли здесь и не могли уйти сами.

— И ты им оказывала любезность?

— Услугу я оказывала всем, включая себя. В этом здании двадцать четыре квартиры. Их планировка примерно одинакова. После капитального ремонта каждая квартира, если ее превратить в кооперативное совладение, принесет как минимум сто двадцать пять тысяч долларов. А за те, окна которых выходят на улицу, возможно, удастся получить даже больше: они просторнее, там больше света и воздуха. Если провести действительно хороший ремонт, наверное, можно установить цену еще выше. Ты представляешь, сколько бы это принесло?!

— Два миллиона долларов?

— Около трех. Причем — за каждое здание. Чтобы их приобрести, я потратила все наследство родителей, до последнего цента. Дома заложены, и не раз. Того, что я получаю от жильцов, едва хватает, чтобы покрыть расходы на содержание домов, на налоги и различные выплаты. В каждом здании у меня есть несколько арендаторов, которые вносят квартирную плату, близкую к рыночной, иначе я бы просто не смогла содержать жилье в порядке. Мэтт, как ты считаешь, разве это честно — заставлять домовладельца субсидировать жильцов, позволяя им платить десятую часть истинной стоимости квартир?

— Конечно, нет. Куда честнее было бы умереть и дать тебе возможность заработать двенадцать миллионов.

— Столько бы я все равно не получила. Освободив определенное количество квартир, я могла бы продать здания тем, кто специализируется на их превращении в кооперативные совладения. Если бы мне это удалось, то доход составил бы около миллиона за каждый дом.

— Значит, тебе перепало бы около четырех миллионов?

— Возможно, одно из зданий все-таки оставлю за собой. Еще не решила. В любом случае получу кучу денег.

— Меня тоже впечатляет эта сумма.

— В действительности она не так велика. Прошло время, когда миллионеров считали богатыми людьми. Сейчас, когда миллион можно выиграть в лотерею, он весит меньше, чем раньше. Но на пару миллионов я могла бы прекрасно прожить.

— Просто позор, что у тебя это дельце не выгорит.

— Почему же? — Она взяла мою руку, и я ощутил что ее переполняет жизненная энергия. — Мэтт, ведь больше убийств не будет. С ними давно покончено.

— Меньше двух месяцев назад в этом доме умер жилец...

— В этом доме? Мэтт, но это был Карл Уайт! Побойся Бога, он умер от рака!

— Вилла, он тоже был напичкан хлоралом.

Ее плечи опустились.

— Он умирал от рака. Еще месяц или два, и он умер бы сам. Страшно страдал. — Она смотрела на меня. — Ты можешь думать обо мне, Мэтт, все что хочешь. Ты волен считать, что я — живое воплощение Лукреции Борджиа, но тебе все же не удастся представить смерть Карла Уайта убийством из корыстных побуждений. Единственное, что я выгадала, — потеря квартплаты, которую он внес бы за остававшиеся месяцы жизни.

— Так зачем же ты его убила?

— Ты можешь, как тебе вздумается, толковать мои поступки, но это действительно был акт милосердия.

— Ну, а что скажешь об Эдди Данфи? Тоже акт милосердия?

— О Боже! — сказала она. — Только о нем я и сожалею. Остальные должны были бы сами покончить с собой, если бы у них мозгов хватило. Нет, с Эдди все обстояло иначе. Это был акт самозащиты.

— Ты боялась, что он заговорит?