Читаем На острие меча полностью

Авл Дидий Галл, уже немолодой, с обильной сединой мужчина, восседал за громоздким письменным столом, сплошь заваленным бумагами, дощечками и письменными приборами. Его сильные длинные руки были покрыты многочисленными шрамами, среди которых белыми рубцами проступали совсем свежие – напоминание о недавней кампании в Британии. Насколько знал Лукан, Галл отличился в ней как толковый командир и смелый воин, не прятавшийся в бою за спины своих легионеров. За это он заслужил их уважение и ярую преданность, которой позавидовал бы сам Юлий Цезарь. И, скорее всего, именно эти качества, вкупе с боевым опытом, стали причиной его назначения в Мёзию, на неспокойные северные рубежи Империи. Но, возможно, была и другая причина, не такая явная: возвращение в Рим героя, завоевавшего авторитет у толпы и армии, представлялось Клавдию не совсем удобным, а если говорить прямо – небезопасным. Император, ставший в последнее время особенно подозрительным (и не без оснований!), всерьез опасался конкуренции. А исходила она, по его мнению, в первую очередь от военных.

Обо всем этом в свое время поведал другу вездесущий Луцерий. Он каким-то непостижимым образом первым узнавал все новости в Риме, не брезгуя при этом и грязными сплетнями, бродившим как в среде знати, так и плебса. Вполне естественно, что Лукан всегда был в курсе происходящего не только в Вечном городе, но и далеко за его пределами, и часто даже раньше отца.

– Послание от императора Клавдия, наместник. – Он сделал два шага в сторону стола и вынул из переметной сумы небольшой кожаный тубус – последний полученный от Нарцисса футляр. – Прошу. – И протянул Галлу.

Тот тут же распечатал его и, подавшись вперед, принялся читать содержимое извлеченного папируса. Читал внимательно, иногда морща высокий лоб и двигая густыми серебристыми бровями.

Наконец он отложил свиток в сторону и посмотрел на Лукана.

– Только утро, а уже две хорошие новости! Это сообщение пришло как нельзя вовремя. Ты даже не представляешь, юноша, насколько вовремя!.. Ну, а ты? Не каждому доверят депешу такого рода. Я не услышал твоего имени.

Лукан понял свою оплошность и поспешил представиться:

– Гай Туллий Лукан. – Помедлил, видя, как начинает меняться лицо Галла, и вынул оставшийся чехол. – Отец шлет тебе пожелания здоровья и благости богов. И это письмо.

Серые, глубоко посаженные глаза Авла Дидия смотрели из-под густых нависающих бровей с какой-то особой внимательностью, точно он пытался разглядеть или узнать в чертах стоящего перед ним стройного светловолосого юноши что-то знакомое, какой-то одному ему известный образ. Но возможно, он просто пытался увидеть то, что хотел.

Наконец Галл развернул свиток, но, прежде чем прочесть его, заметил:

– Служба в армии – достойное занятие и хорошая школа. А ты, как сам понимаешь, направлен сюда именно для этого. Не скрою, мне приятно видеть, что молодые люди еще помнят о своем долге перед отчизной. Особенно сейчас, когда она в них так нуждается.

– Долг – не бремя! Это священная обязанность каждого римлянина, – отчеканил Лукан.

– Именно так. – Бледное от недосыпания лицо наместника оживилось. – Именно так, – повторил он и принялся читать письмо Сервия.

Лукан терпеливо ждал, когда он закончит. Навытяжку стоял у стола и разглядывал кабинет – большое квадратное помещение, дальняя стена которого была оборудована стеллажами, сплошь забитыми свитками пергамента и папируса. К левой была придвинута длинная софа, мягкую обивку которой, по-видимому, совсем недавно заменили. Чуть в стороне от нее, на постаменте в углублении стены, стояли бронзовые изображения Юпитера и Марса. Ничего лишнего. Все просто и в то же время со вкусом. Окна правой стены – их было два – выходили в древний, как и само здание, сад. Сейчас над его расчисткой работали рабы, скорее всего, привезенные Галлом из Британии. Их обнаженные торсы носили следы затянувшихся ран.

– Понятно, – сказал Галл, отрывая Лукана от его наблюдений.

Он откинулся на спинку стула, улыбнулся ему. Какое-то время молчал, и Лукан буквально почувствовал, насколько мощная волна энергии исходит от этого человека. Даже косые лучи солнца, пронзающие окна, казалось, искрились в потоках этой могучей силы.

– Я давно и близко знаю твоего отца, – неспешно заговорил он, и его густой низкий голос наполнил кабинет, – но так сложилось, что мы уже давно не виделись. Даже во время моего последнего короткого визита в Рим не представился случай. Уж такова жизнь – сплошная суета, за которой порой некогда уделить внимание достойному человеку. – Галл прервался, в его глазах, все еще сохраняющих огонек молодости, промелькнула тень, тень сожаления о чем-то безвозвратно утраченном. – Уверен, – продолжил он, – твой отец знает, что делает, и в сложившихся обстоятельствах боги не оставят его. А он, повторяю, – человек достойный. И надеюсь, что ты, мой мальчик, не уронишь его имя, имя вашего славного рода. Поверь, мне бы искренне не хотелось разочароваться. Ты понимаешь, о чем я?

Лукан почтительно промолчал, и наместник закончил:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза