На острие меча

– Твари! – прохрипел, падая на него, один из людей Эвмена.

Он вывалился из последнего ряда и буквально придавил его изрубленным телом к палубе. Обездвиженный, Кезон еще успел увидеть, как падали под ударами боспорцев последние защитники «Олимпии», как их капитана проткнули сразу двумя копьями, а он, продолжая рычать и брызгать слюной, снес топором одному из врагов полруки.

Что-то тяжелое ударило Кезона в висок, и он отключился.

* * *

Вода, окатившая лицо, была соленой и отдавала рыбой. Кезон поморщился, с трудом разлепил глаза. Над ним, развязно скалясь, стоял боспорский воин. В руке он держал кожаное ведро, из которого, видимо, и выплеснул на него дурно пахнущую жидкость. Хохотнув, боспорец наклонился, подмигнул и участливо поинтересовался:

– Как тебе, уже легче, засранец?

– Уже легче, – с трудом вымолвил Кезон, но только для того, чтобы не злить его. – Благодарю.

– Чумазый очнулся! – сообщил кому-то воин и пошел прочь.

Сознание возвращалось, постепенно восстанавливая картины последних событий – неожиданных, стремительных, жутких. Кезон пошевелился. В боку кольнуло, а шея затекла так, что любая попытка двинуть ей доставляла боль. И все же он заставил себя повернуть ее, чтобы осмотреться.

Он лежал на широкой сплошной палубе чужого корабля, у главной мачты, несвязанный. Впрочем, такая беспечность победителей имела довольно простое объяснение – бежать-то, по большому счету, было некуда, разве что прыгнуть за борт, но безжалостное море только отсрочит на какое-то время смерть и сделает ее особенно мучительной; сражаться и умереть, захватив с собой пару-тройку жизней, также не представлялось возможным, поскольку не было оружия. Оставалось довериться судьбе и ждать.

Совсем рядом Кезон увидел лежавших у борта пленных из числа команды «Олимпии». В основном это были гребцы и трое или четверо уцелевших в бою моряков. Выглядели они настолько жалко, что разобрать, кто из них кто, было сложно. Но Кезон и не пытался, сейчас его занимало другое: чем он заслужил свое особое положение? Во-первых, его не связали (у других пленных руки были стянуты веревками), а во-вторых, бросили (или уложили) отдельно. Такое внимание к своей персоне он мог объяснить только бросающимся в глаза внешним видом: дорогие сандалии, восточный головной убор, по азиатской моде подстриженная борода и смуглая кожа. Другой причины Кезон пока не находил.

– Откуда ты?! – услышал он резкий, скрипучий голос, неприятно резанувший слух. – Я тебя спрашиваю, олух!

Последовал грубый пинок в бок, тут же отозвавшийся болью во всем теле.

– Из Сирии, путешествую, – кривясь, отозвался Кезон.

– И каким ветром надуло в наши края?

Расспрашивал его высокий крепкий воин, судя по дорогим браслетам на запястьях, офицер.

– Я ученый, изучаю страны, составляю карты.

– Карты, говоришь? – Офицер явно заинтересовался.

– Да, я географ, – кивнул Кезон, хотя это движение и принесло ему новую боль.

– Географ – значит, шпион! – сделал вывод боспорец и вынес свой приговор: – Ладно, полежи пока. В Пантикапее решат, что с тобой делать.

Он удалился, на ходу отдавая распоряжения своим подчиненным, и Кезон еще долго слышал его мерзкий голос. Теперь, когда ситуация прояснилась, у него появилась почва для размышлений, а именно: как в дальнейшем выстраивать свое поведение. Клеймо шпиона – не лучший вариант для пленника. Тем не менее впереди забрезжил слабый огонек надежды.

Кезон облизал потрескавшиеся губы и с искренним сожалением посмотрел за корму корабля, в синюю даль моря. Где-то там, в мрачных водах Эвксина, опускалась на дно пробитая вражеским тараном «Олимпия».

Глава 6

Томы, это же время

В Томы Лукан прибыл во второй половине дня и сразу отправился на поиски постоялого двора. Прежде чем явиться к наместнику провинции, не мешало привести себя в порядок, да и время явно не подходило для аудиенции, которые обычно проводили до обеда. Поэтому, сойдя с корабля, он не стал утруждать себя блужданиями по городу, а выбрал более-менее приличную гостиницу недалеко от порта и въехал со своей скромной поклажей в комнатку на втором этаже. Чуть позже служанка принесла ему ужин и таз с подогретой водой – именно то, в чем он нуждался больше всего. Умывшись и перекусив, Лукан с наслаждением вытянулся на набитом соломой тюфяке и попробовал заснуть. Все-таки, что бы ни говорили его друзья и родственники в Риме, а путешествия имели и свои приятные моменты.

Воображение перенесло его в Византий, в тот день, когда он расставался с Кезоном. Расставался, возможно, навсегда. Почему «возможно»? События, в которые волею судьбы он был вовлечен, носили настолько масштабный и специфический характер, что с определенной долей вероятности можно было допустить, что их с Кезоном пути еще пересекутся. Во всяком случае, Лукан этого не исключал.