На острие меча

А может, Пеев держал кого-нибудь из них на жаловании? Платил русским золотом?.. Да нет, бред все это — русское золото, бриллианты из тайной кассы Кремля. Такие штуки были хороши в двадцатых годах, когда газеты печатали все, что не дай, лишь бы побольше было «разоблачений» и сенсаций. Сейчас в басни о золоте и ребенок не поверит… Мушанов, Николов, Говедаров… Кругом измена, заговоры… Уж если Янко Пеев пошел на сотрудничество с Центром, то кому верить? На кого обопрется трон в трудные времена? Выходит, вся Болгария против режима — от ятака до посла?

«Хватит! Буду отдыхать!»

Гешев позвал секретаря.

— Меня нет. Уехал я. Для всех — уехал.

Заперся, достал ракию. Выпил и прилег на диван.

В кабинет вползла ночь, черная, как мысли. «Неужели идем к краху? Царь сходит с ума, у Филова вырывают власть… Столько лет я служил им… Кому? Его величеству Борису III, герцогу Сакс-Кобург-Готтскому, князю Тырновскому, графу Рильскому и прочая, и прочая, и прочая. От простого агента до начальника дошел. А что нажил? Презрение, обидные клички. Даже такие, как Павлов, руку стараются не пожимать, боятся запачкаться… Ну и черт с ними! За моей спиной Доктор. Настоящая власть. Я не как другие, пойду с немцами до конца. Одной веревкой связаны».

Сигарета, дотлев, обожгла губу. Ракия высушила горло, нёбо саднило.

Гешев попытался заставить себя уснуть, но не смог. Встал. Крикнул секретаря, чтобы привели Пеева. Секретарь хотел выйти, но Гешев ухватил его за плечо.

— Пусть Пееву скажут, что не на допрос. Просто поговорить с ним хочу. И наручники не одевайте. Понял?

Вытряс из пепельницы окурки, проветрил комнату. Достал из шкафчика второй стакан. Сказал Пееву, которого привел дежурный надзиратель:

— Садись, пожалуйста, доктор. Прости, что разбудил.

— Опять расстреливать повезешь?

Лицо у Пеева точно восковое, глаза запали, на губах трещины.

— Сегодня не повезем. А вообще, хватит… Просто поговорить хочу. Выпьешь со мной?

— Нет конечно.

— Брезгуешь? Ладно, я и один могу. Твое здоровье, доктор.

Ракия была густой, домашнего приготовления. Крепкая, не обжигала даже, а разъедала.

— Пеев, тебе жить осталось немного. Врать не станешь. Скажи, почему ты с ними? С русскими? Ты же из «сливок нации», мне во дворце говорили, что ты министром мог бы быть, если б хотел. Почему не с нами? С ними?

— Долгий разговор, Гешев.

— А я не спешу. Ты говори, говори…

— Коротко отвечу — не поймешь, а долго не стану — противно тебя видеть.

— Скажи — страшно, так вернее.

— Противно. Ты же человеческое потерял…

— Значит, не скажешь?

Пеев в упор посмотрел на Гешева. Прикрыл веками глаза.

— Запиши, Гешев, если хочешь: «В ответ на вопрос Николы Гешева обвиняемый Пеев виновным себя в действиях против своей родины не признал и заявил, что все, что делал, считал и считает правильным. Далее он заявил, что руководствовался в своих поступках исключительно интересами Болгарии, но не порабощенной, царской, а свободной страны, в которой навсегда будет уничтожено угнетение человека человеком». Все, Гешев. А теперь можешь вызывать Гармидола. Больше я ничего не скажу.

— А если и впрямь вызову? Не спеши на тот свет, доктор!

— Ты меня ненадолго переживешь. Революция уничтожит тебя, Гешев.

Гешев зевнул, перекрестил рот.

— Ску-учно, доктор. Думал, скажешь что-нибудь оригинальное. Тривиально изъясняешься… Ладно, иди досыпай. Завтра Владкова привезут, я тебе с ним очную ставку дам и с другими тоже. Пока ты спал себе на коечке, мы тут многих загребли. Сейчас сидят у Ангелова и говорят. Тебе, кстати, от них привет. Просили передать, чтобы ты не запирался. Ни к чему.

— Не знаю я никого!

— Знаешь! Ладно, подумай еще. Эй, секретарь, вызови конвой!

Увели… И снова ночь, черные мысли. Если не ломать комедию, если ответить себе самому с предельной откровенностью, то надо признать, что революция не призрак — надвигающаяся реальность. Пеев из тех, кто внес в нее лепту.

В служебном блокноте Гешев вывел аккуратными буквами: Пеев — Центр — фронты — коммунисты — революция. Подчеркнул. Приписал: «Победы русских давали левым в Болгарии материал для пропаганды, а та подводила колеблющихся к выбору. Вина Пеева не укладывается в рамки ответственности за шпионаж. Она шире, и его надо судить как политика. Опасность его состоит еще и в том, что он является выдающимся человеком, способным влиять на людей из любых слоев и обращать их в свою веру».

Несколько месяцев спустя этот тезис, весь без изъятия, повторил в военном суде прокурор полковник Любен Касев. Исходя из него, Касев потребовал для Александра Костадинова Пеева расстрела…

14