На острие победы

– Да, так. Именно так. А мы сюда, думаешь, для чего засланы? Да, найти литерный, доказать его фальшивость или реальность, а в случае последней уничтожить всеми силами. Так? Та-ак! А дальше что? А дальше наш долг – выбираться поскорее отсюда мышками или продолжить партизанскую войну, диверсионные вылазки и гадить, гадить, гадить этим уродам, мать их…

– Я понял тебя, Василий, понял! И все же можно просто казнить гитлеровца, а не потрошить его и не истязать.

– Сергачев!..

– Сержант, он верно говорит, – Лиза встала, достала фляжку с последним глотком воды, – мы не твари, подобные им, и не нужно уподобляться им. Просто убейте этого фрица и все! Могу я это сделать, если вы спокойно не умеете расстрелять пленного.

– Че-е?!

– Вась, да сделаю я, сделаю, – бросил Селезень, жестом показав немцу вставать.

Пленный, видимо, понял намерения русских, задрожал, застонал, физиономия стала удрученной и жалкой.

– Пошли, пошли, герр офицер. Грибы поищем. Обещаю, что все будет быстро и тихо, почти не больно.

– Справишься один? А то, боюсь, немец прыткость запредельную покажет в последний момент. – Машков искоса посмотрел на товарища.

– Обижаешь, сержант! Сам я. Степаныч, – Селезень поднял обессиленного пленного под локоть, – обещаю сделать все тип-топ, без крови и агоний.

Сергачев только смог молчаливо кивнуть и опустил голову, кусая ус. Пешкова прикрыла ладонью повязку на ране и сидела, закрыв глаза.

Снайпер увел немца прочь, минуту стоял и прислушивался к лесной тишине и тяжелому частому дыханию обреченного. Потом незаметным движением вынул «Вишню» и резко вогнал нож точно в сердце офицера. Бедняга открыл рот, закатил глаза, вытянулся струной, но тут же с помощью палача медленно осел на землю, руки Селезня заботливо, будто ребенка укрывали одеялом, уложили немца возле маленькой березки.

Вернулся рядовой хмурым и замкнутым, от его былых шуток и озорного блеска в глазах не осталось и следа. Все бойцы сделали вид, что ничего не произошло, но тяжелая аура, повисшая над ними, давила невидимым прессом на плечи и мозги. Затем Машков рассеял угрюмые флюиды товарищей, распорядившись о начале мини-операции.

В Ауловенене находилось подразделение резервной армии вермахта, тыловое обеспечение фронта: военные строители, саперы, автомобилисты, связисты, медики и интенданты. Расквартированные по домам местных жителей солдаты и инженеры улеглись спать, кое-где еще продолжались пьянки и ухлестывания за сельскими фрау, жандармы вместе с полицией несли охрану населенного пункта и так называемых вояк Великой Империи.

Внимательно изучив обстановку в селении, разведчики распределились по периметру, четко уяснив задачи каждого и отведенное на их выполнение время. И начали диверсии.

Сначала в трех местах Ауловенена вспыхнули грузовые машины, причем у одной бензобак рванул так, что осветил полгородка и перекинул пламя на соседний дом. Три по-тихому снятых часовых покоились мертвым сном в придорожном кювете, еще одного, наиболее ретивого, Пешкова застрелила из пистолета. Поселок начал просыпаться, не успев заснуть, неразбериха и темнота шла в угоду диверсантам, продолжившим уничтожать живые ресурсы вермахта и его матчасть.

Сергачеву отводилась самая простая часть операции – поджечь стоявший загруженным какими-то ящиками «Опель Блитц», ликвидировать прикорнувший у дома бургомистра мотоцикл «БМВ», последовательно забросить в окно гранату и чесать на соседнюю улицу, завести грузовой фургон и выехать на нем за пределы селения, ожидая там остальных. Это, казалось бы, простое для разведчиков задание ветеран выполнил с трудом, потому как дикое волнение и нерасторопность пожилого железнодорожника тормозили его действия, придавали ногам и движениям ватность. Грузовик все никак не хотел загораться с первого и даже с третьего раза. Пальцы дрожали, руки тряслись, спички ломались, брезент не зажигался. Мелькнувшая здравая мысль в лопавшейся от страха голове подсказала попробовать воспламенить то место машины, где виднелись подтеки масла или горючки. Сработало. Автомобиль стал разгораться, и вскоре его охватил всепожирающий огонь, тогда как на других улицах уже пылали машины, подожженные товарищами.

Отбежав пару десятков метров и вспомнив короткие наставления Машкова, Сергачев принялся пробивать штык-ножом бак и колеса мотоцикла. Лезвие застревало в металле и резине, спина вспотела, будто он пробежал два километра по лесу, выскочивший из сеней сонный часовой залепетал что-то нечленораздельное, от испуга и вида диверсанта никак не мог передернуть затвор винтовки, стуча по нему трясущимся кулаком. Вместо того чтобы вскинуть свое оружие и выстрелить в немца, Сергачев выдернул «маузер», снабженный штык-ножом, из брюха изувеченного транспорта и бросился за угол здания. Он напрочь забыл про уничтожение фрицев в доме и гранату, про опасность на крыльце в виде очумелого охранника, бранившего заевшее оружие, а лишь, спотыкаясь и ударяясь обо все препятствия, побежал вокруг дома.