На острие победы

Лиза вскинула трофейный автомат и начала стрелять в немцев. В этот момент состав с разгону врезался в стоявший на пути возле перрона эшелон. Взрыва не было, никакой феерии, но грохот раздался невообразимый, за ним лязг, скрежет, удары. С громким шумом лопнули котлы, прорвало баки с водой, разлетелся в щепки последний вагон стоявшего на погрузке грузового состава. Весь эшелон дернулся, сбрасывая с себя грузчиков и охрану на дальних платформах. Что-то загорелось и сильно задымило. Явно кто-то пострадал или даже погиб.

Разведчики все же разогнали дрезину в обратную сторону, уходя от пуль и взора гитлеровцев, а потом и вовсе скрылись за поворотом.

Притормозили на середине перегона между Хельбергом и стрелочным переводом, стали спешно выгружаться, оттаскивая снаряжение в кусты. Через десять минут подъехавший бронетранспортер с солдатами обнаружил только пустую исковерканную тележку с несколькими разодранными угольными мешками и гранатой под одним из них. А еще спустя несколько минут до слуха уходящих в гущу леса диверсантов долетел шум взрыва, отчего на чумазом лице Селезня мелькнула довольная улыбка.

* * *

– А замок и правда красивый! – заметила Лиза, остановившись на миг возле одной из крайних берез опушки и откровенно любуясь видом. – Внутри, наверное, много залов, гобеленов, камин огромный, потайные ходы, старинное оружие на стенах времен тевтонских рыцарей… Эх-х, сразу вспоминается «Айвенго» Вальтера Скотта, хотя он и писал про средневековую Англию.

– Да брось ты, Лизок, какие, к черту, гобелены и тайные ходы?! – Машков выплюнул соломинку, заиграл желваками на смуглом небритом лице. – Сидит какой-нибудь граф или хрен моржовый, сосет мундштук и пускает под серый потолок клубы дыма, в душе браня фрицев.

– Чего это он будет хаять своих же? – удивился вслух Сергачев, которому Селезень обрабатывал ранку.

– Да потому что разграбил вермахт местных до нитки, все для нужд армии и фронта забирает. Домашний скот, продукты, товары, молодежь в новобранцев. Думаешь, жируют они тут? Да щас. Все для фронта, все для победы! Помните? Как у нас. Уверен, у них что-то подобное. На Днепре уже давно жареным пахнет, гоним фрицев с земли-матушки, как тараканов заразных. А им удержаться нужно. Во что бы то ни стало. Резервы, запасы, еда. Не-е, здешние бароны явно в печали и полном унынии. Говна нажрались и сидят, конский волос курят, поди. От бедноты и разграбления. Никакой романтики и счастья!

– Умеешь ты, сержант, опошлить все к чертям и мечты развеять! – пробурчала Пешкова, вздохнула и, подняв вещмешок с травы, побрела дальше.

– Ха! Опошлить. Тут ежу понятно, что хреново у них все там. А значит, нам хорошо. Пускай грустят, пускай грузятся! Нам веселей мочить гадов.

– Готово, – сообщил Селезень, убирая медпакет и поднимаясь с колен, – теперь ты, Степаныч, как тот раненый комиссар из песни… «голова прострелена, кровь на рукаве». Еще нас всех переживешь, дорогой!

– Типун тебе, утенок! – проворчал навьюченный оружием Машков и тоже пошел вслед за Лизой.

Разведчики вереницей поплелись дальше, забирая в глубь рощи и уходя дальше от полей местного селения с величественным старинным замком на окраине.

Усадьба какого-то прусского хлыща, давно уехавшего от мытарств и проблем с властями, под названием Ауловенен находилась далее селения Радшен, также нужного диверсантам для своих задумок. Но посетить Радшен раньше пункта, начинающегося на букву «А», группа не могла, дабы не сбить кодовое слово, поэтому пришлось делать приличный крюк и обходить поместье по лесополосам и лугам с редкими березовыми колками. Сразу возникла опасность попасться на глаза местным, поэтому снова вспомнили о варианте захвата пленных гитлеровцев для переодевания в их форму.

Отряд залег в небольшой ложбинке, издалека наблюдая за крестьянами, трудящимися в поле, а Селезень ушел в разведку. Точнее, уполз.

День клонился к концу, последний обильный прием пищи провели тихо и спокойно, благо фрау Марта «помогла» харчами. Оставалось дождаться шустрого следопыта и затемно выходить в путь.

Но вдалеке послышался пистолетный выстрел, вызвавший тягостные думы и хмурые эмоции у пребывающих на привале бойцов.

– Немецкий, кажись, – предположил Машков, вслушиваясь в наступившую тишину, – никак Селезень проявил себя? У него «парабеллум».

– Что, больше некому пострелять в здешних местах? Вона сколько фрицев снует туда-сюда, – заметил Сергачев.

– Поглядим. Селезень – парень хоть и молодой, но в делах маскировки и тихого снятия врага опытный малый. Кстати, Семен Степанович, за проявленное мужество и нанесенный урон противнику при использовании его же техники объявляю вам благодарность от всей разведки нашей доблестной Красной Армии.

– Это… Служу Советскому Союзу! – опешил Сергачев, чуть не козырнув и пялясь на сержанта. – Я ж в общий котел, я как все… для победы!

Со стороны поля два раза крякнули. Машков встрепенулся, приподнялась и Пешкова.

– Это Серега! Так… Степаныч, ты со снарягой здесь оставайся, мы с Лизой пулей туда. Лизок, подъем.

– Что случилось?

– Ему помощь нужна. Мы махом. Сиди тихо, герой!