На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939-1945

По дороге во Францию, в поезде, я попытался воссоздать перед ними образ Роммеля, личность которого вызывала у них большой интерес, а также объяснить им, что непростительно рисовать русских как некое зло, не жалея для них черной краски, в то время как и излишне обелять Западный мир.

Они также хотели слышать, знали или нет мы, солдаты, об Освенциме и других лагерях уничтожения, и если знали, то почему не сделали ничего, чтобы этому помешать. Я ответил, что ничего не знал, пока не столкнулся с этим лично, когда мой будущий тесть угодил в концентрационный лагерь Заксенхаузен. Только тогда, увидев море страданий в капле воды личной драмы невесты, я понял, какие чудовищные вещи творятся у нас.

Тот факт, что они поверили мне, лишнее для меня подтверждение того, что молодежь в наши дни старается смотреть на все с объективных позиций.

По результатам экзаменов и по личным письмам ко мне я понял, что у них сложилось верное представление о бывшем противнике – о нас, немцах.

Молодежь на Западе, представители нового поколения давно уже наводят мосты между собой и тем самым неосознанно помогают примирению бывших врагов.

Будем надеяться, что гласность и перестройка помогут устранить ненависть двух некогда враждебных миров, сломать лед в отношениях между нами и русскими и позволят нам протянуть друг другу руки. Это то, что обязаны сделать не только политики Востока и Запада, но и все мы вместе – каждый из нас.

Я бы очень хотел, чтобы исполнилась моя мечта и мне удалось бы встретиться с молодым русоволосым русским лейтенантом, который защитил меня от солдат-монголоидов, когда я сдавался в плен, или с тем «угостившим меня завтраком» в 1941 г. полковником, который проявил столько гуманности ко мне, бесправному пленному, своему бывшему противнику. Я даже готов выпить целый стакан водки на пустой желудок с русским полковником-танкистом, который так широко принял меня в первый день моего плена.

У меня часто возникало ощущение – двойственное чувство того, что всю первую половину своей жизни я словно бы пребывал в плену – в плену у времени: сначала я был как в тиски зажат прусскими традициями, связан присягой, каковая позволила фашистскому режиму так легко использовать в своих целях военное руководство. Потом моей стране пришлось расплачиваться за это. Мне тоже, наряду с многими и многими тысячами, довелось рассчитаться за все пятью годами русских лагерей.

Как профессиональный солдат, я поневоле несу часть общей вины, но как человек – просто человек – я таковой не чувствую.

Я надеюсь, что нигде в мире не найдется больше страны, в которой молодежь позволит правительствам воспользоваться собой.

Январь 1989 г. Мой телефон вновь зазвонил:

– Говорит Герард Бандомир. Вы меня помните? Я служил в 21-й танковой дивизии командиром 3-й роты 1-го батальона вашего 125-го полка. Мне понадобилось столько времени, чтобы разыскать вас, и я так счастлив, что мне это удалось. Хотите послушать о том, что тогда случилось на нашем участке?

– Бандомир! Боже мой, какое чудо! Просто не верится! Прошло уже 45 лет! Но ваш батальон перестал существовать после операции «Гудвуд»! Вы первый, от кого я услышу о том, что действительно происходило. Нам надо встретиться!

Бандомир приехал в Гамбург и рассказал мне о том, в какой мясорубке очутился в Нормандии 1-й батальон тем солнечным июльским утром. Он с радостью принял мое приглашение поехать в Нормандию в июне 1989 г., где мне предстояло читать об операции лекции курсантам Шведского Военного училища. Бандомир впервые оказался в местах, ставших адом для его роты много лет назад.

Вот рассказ Бандомира.

В период после дня «Д» и до 18 июля 1944 г. мы дислоцировались в районе населенного пункта Ле-Мениль-Фремантель. Наша дивизия входила в состав резерва корпуса, но тем не менее мы готовили себе оборонительные позиции севернее этого небольшого селения.

Ввиду 100-процентного превосходства в воздухе противника работали мы только по ночам. Наш штаб располагался в овражке немного к востоку от фермы. Овражек, который мы значительно углубили, прикрыли балками, соломой и присыпали грунтом, находился за оградой, окружавшей ферму. Моя 3-я рота и 2-я рота рассредоточились к северу от фермы и хорошо окопались. Где размещались другие роты, я не помню. Стараясь подготовить все как можно лучше, мы трудились на позициях в темное время суток, а отдыхали днем. Ничего особенного не происходило.

Вот такое положение сложилось у нас в ночь с 17 на 18 июля.