Махаму кроме основной работы но разделке мяса был еще специально назначен старостой ухаживать за мной и Петером. Почти с материнской заботливостью обносит он нас водой, приносит мясо, которого вполне хватило бы на полк солдат, ставит у ног тарелки с рисом, каждая из которых могла бы удовлетворить потребности средней французской семьи, и замечает, что в кастрюле осталось еще. Поскольку мы съедаем по мизерной порции, он доедает за нас под завистливым взглядом остальных, которым полагалась лишь строго определенная порция. Табака тоже чуть-чуть: на всех у нас четыре пачки сигарет. Каждый получает по одной сигарете и с благоговением смакует ее.
Помаленьку гаснут костры, замирают разговоры, люди засыпают возле тлеющих углей, завернувшись в саронги и положив голову на камень или кусок дерева. Старому Солтану не спится; ему-таки удалось вытянуть из меня вторую сигарету, и сейчас, присев на корточках возле нас, он рассказывает, что в пещере, совсем рядом от того места, где мы расположились, живет старый-престарый дракон, известный под кличкой Ненек (Дедушка).
— Ему уж сто лет. Я его знаю сызмальства, и мой отец тоже знал его. Это точно самый большой дракон на Комодо.
Мы, конечно, горим желанием увидеть чудище и предлагаем положить ему приманку.
— Не волнуйтесь, завтра наверняка увидите: мы легли как раз на его тропе. Вот здесь, совсем рядом, дракон убил моего брата…
— Вашего брата! Как же это случилось?
— Это еще до войны было, да и староста, тот, что сейчас, подтвердит вам. Вышли мы однажды с братом за бамбуком — из него делают сосуды для воды, — ну и его собака, как обычно, за нами увязалась. Пришли мы, начали рубить бамбук невдалеке отсюда, а собака в сторону отбежала; вдруг слышим: подает голос, как будто оленя учуяла, — она уже не раз так делала, и лучше ее не было собаки в деревне. Брат мой хватает копье и бежит на лай, но тут, слышу, как закричит и на помощь зовет. Бегу, конечно, со всех ног туда и вижу: лежит брат рядом с убитой оленухой, а кровь так и хлещет. Я его на плечи и скорей в деревню, но только успел спуститься с горы, он уже помер, кровь из него вся вытекла.
— А что произошло там? Вы знаете?
— Да, пока я тащил его, он мне все рассказал. Подошел он к тому месту, где собака лаяла, и видит: дракон задрал оленуху. Драконы, они всегда уходят, когда их припугнешь, вот брат мой и подошел поближе испугать его. Но тот, видно, очень голодный был и не ушел сразу, а бросился вдруг на брата и отхватил здоровый кусок от бедра, а затем все-таки испугался, потому что брат закричал, и исчез в бамбуковой чаще.
— Страшная история! Вы, должно быть, с тех пор возненавидели драконов?
— Я? Вовсе нет, наоборот. Мы их уважаем на Комодо, и, когда случается убить оленя, всегда оставляем им выкуп: шкуру и внутренности. Если мой брат погиб, значит, была на то воля аллаха, — философски заключает старик.
— А были еще случаи, когда драконы нападали на людей?
— Да, одного парня из деревни, когда тот спал днем под деревом, укусил за руку дракон, но парень остался жив. А потом еще несколько лет назад одному американцу, хотя мы его и предупреждали, детеныш дракона отхватил руку, когда он к нему подошел вплотную, но мы его сразу же отвезли на Сумбаву, а там за ним прилетел самолет.
Старик еще около часа рассказывает нам подобные истории, потом все же желает спокойного отдыха и, выкурив последнюю сигарету, заворачивается в свой саронг. Ночь проходит без происшествий, только мне за ворот с дерева падает какое-то существо. Хотя и в полудреме, я сразу же вспоминаю о желтом скорпионе, которые кишмя-кишат в древесной коре, и успеваю подавить желание прихлопнуть его, что автоматически вызвало бы укол. К несчастью, один из наших спутников не смог подавить в себе это инстинктивное желание, и мы просыпаемся от его крика: скорпион укусил его в щеку. Несмотря на то что ему тут же капают на укус «чудодейственное» снадобье, купленное у китайца, щека его раздувается и не проходит дня два.
С первыми лучами зари бивак понемногу пробуждается, люди откидывают свои саронги, лежат некоторое время так и, еще окончательно не придя в себя, зажигают бережно оставленные с вечера окурки. Затем все идут освежиться к источнику, собирают хворост; оживает огонь, булькает рис.
Поскольку у нас больше нет ни чая, ни кофе, заботливый Махаму приготавливает нам из красной коры какого-то деревца жидкость винного цвета, которую весело называет комодским чаем. Кстати, он не так уж плох на вкус, хотя и немного терпкий (сахара, разумеется у нас тоже нет); жидкость эта, кроме того, говорят, помогает от расстройства желудка.
Потом мы отправляемся проведать вчерашние трофеи. Это великолепные самцы с толстыми длинными рогами. А Махаму без особых усилий быстро и ловко, так что на него приятно смотреть, свежует животных и расчленяет их на куски, которые островитяне кладут себе на голову. По завершении этой операции от буйволов остаются голые скелеты, кои даруются драконам, за исключением одной головы, из которой Петер заказал себе на обед мозги.