На островах дракона

Он уже не стоит на месте, охваченный охотничьей лихорадкой. В этот момент он напоминает моего сеттера. То был послушный умный пес, но один запах куропатки превращал его в тайфун, и он несся по полю со скоростью восьмидесяти километров в час, не обращая внимания на мои окрики и свистки. Так и этот уже летит, а не бежит, и все мы, оставив старого Солтана догонять нас, кидаемся на приступ склона. Я при этом беспрерывно чертыхаюсь. Какого лешего, что он, не может подождать секунду? У кого ружье — у него или у меня? Вот спугнет буйвола до того, как я подойду, хорош тогда будет со своей опереточной пикой! И потом вообще, к чему мчаться сломя голову? Что он, улетит, ваш буйвол… Ведь если я добегу туда запыхавшись, разве смогу как следует прицелиться?

И когда я готов уже взорваться от ярости и послать ко всем чертям этого буйвола, то наталкиваюсь на виновника своего гнева: он сидит на корточках и делает мне отчаянные знаки. Мы вышли на поляну: вблизи она еще меньше, чем казалась издали; посреди стоит буйвол. Он откровенно повернулся к нам спиной, и отсюда отчетливо видны его массивные рога со стертыми концами. Мы стоим так близко под прикрытием благоприятного ветра, что в нос отчетливо бьет резкий запах конюшни и явственно слышен скрип шершавого языка, когда он срывает пучок травы.

— Стреляй! — шипит Саид, и я уверен, что если бы глаза его могли хоть чуть-чуть еще вылезти из орбит, они бы покатились к буйволовым ногам!

Но я решаю пооригинальничать и склоняюсь к Петеру, который тоже удивлен, чего я жду:

— Сейчас увидишь, как я подойду к нему!

Я подхожу по ветру настолько близко к зверю, что могу теперь при желании хлопнуть его по бедру, поворачиваюсь к улыбающемуся Петеру и вижу Саида, который, вероятно, спрашивал себя, не сошел ли я с ума. Бахвальство оборачивается против меня: так близко от массивного тела невозможно как следует выстрелить. Держа палец на спуске, я тихонько пячусь вбок, но тут он резко трясет головой, чтобы отогнать вьющихся у ноздрей мух, замечает меня и на миг застывает. Ничего не поделаешь, приходится стрелять поверх плеча; это не имеет значения, если карабин достаточно мощный, а тут он вскидывается как. ужаленный и целится своей огромной головой мне в живот. К счастью, в такие минуты подсознание действует лучше и быстрее, чем разум! Инстинктивно я сразу же после выстрела перезарядил ружье и теперь, не вскидывая, успеваю выстрелить ему в упор в массивный лоб. Он падает, не успев дотянуться до меня рогами.

— Молодец, — кричит Петер, подошедший, хотя и без оружия, на всякий случай поближе. — Это, бесспорно, лучший твой выстрел за все время, — добавляет он, щупая царственные рога.

Поднимаем животному голову, чтобы Саид смог произвести ритуальный обряд, и замечаем с сожалением, что пуля раздробила основание одного из великолепных рогов.

— Ладно, на сегодня хватит, — говорю я.

— Да и время уже возвращаться, — соглашается Саид.

Спускаемся в долину и находим там старого Солтана с десятком людей, которые, закончив в лагере разделку мяса, теперь идут нам навстречу. Мы рассказываем, где найти нашу последнюю жертву; в это время раздается топот, и стадо буйволов голов на двадцать пять — тридцать мчится прямо на нас по единственной тропе. Впереди несется, опустив голову, крупный черный самец, вот он замечает нас и круто тормозит четырьмя копытами. Остальные повторяют движение и останавливаются шагах в сорока.

Островитяне бегут к опушке леса, и я слышу, как они шепчут Петеру:

— Найк, туан, найк (лезь, лезь).

Как потом расскажет мне Петер, они успевают рассесться на нижних ветвях всех ближайших деревьев и бросают его одного у неприступной колючки. А между тем буйволы подошли вплотную и встали, задрав морды, полукругом, так что я очутился в центре. Торопливо дергаю затвор карабина, но лишь затем, чтобы удостовериться, что позабыл набить магазин. Начинаю лихорадочно шарить в заднем кармане шорт, вытаскиваю жалких три патрона вперемешку с раздавленными плодами грудной ягоды, табачной крошкой и тем мусором, который я всегда собираю, сам не знаю откуда, во всех карманах охотничьей одежды. Буйволы все еще стоят на месте, не собираясь поворачивать назад.

— Чего ты ждешь? — кричит мне Петер.

— Карабин пустой! — отвечаю я, в спешке засовывая в магазин три патрона, успев, правда, подуть на них, чтобы не вызвать осечки.

Звери чуть-чуть расступились, и я понимаю по их нервной дрожи, что они сейчас ринутся напрямик: другого выхода у них нет. На груди у вожака мишенью белеет пятнышко. Я беру ее на мушку и давлю на спуск. Буйвол отшатывается, но кидается вперед, за ним — остальные.

Выбрасываю пустую гильзу и, когда зверь оказывается в трех метрах от меня, стреляю второй раз; он падает на бок. Стадо разделяется на две части и обегает меня, что позволяет в упор застрелить еще одного. Затем они скрываются в зарослях, и дробный топот их постепенно стихает.